Мир полуночи. Партизаны Луны
Шрифт:
Бабка, впрочем, тоже говорила — учись, а то все интересное мимо пройдет. Но это звучало совсем иначе. Слушаться бабку было не так обидно.
Бабка умерла. Светлана совсем переехала в ее квартиру, хотя в социальном регистре осталась по материному адресу. Можно было читать, что хочешь, есть, что хочешь, спать, с кем хочешь. Быстро стало скучно. Она пошла работать в городской архив — деньги платили маленькие, но времени было много, и за год она сдала экзамен в мед. Пока только на уход.
А потом у них весь архив на уши встал: Виталик Соломатин, программист, спортсмен, стал жертвой охоты — и уцелел. Да что там, глаза охотнику выбил. Светка потом ходила на него смотреть, будто увидела наново. Человек. Есть, можно, бывает… В следующее полнолуние его нашли мертвым — пустым и переломанным. Закон разрешал защищаться, закон не запрещал мстить.
Единственным, кто в этот раз не бегал по коридорам и не шушукался — кроме нее, — был Джо из соседнего отдела. А потом он начал нарезать вокруг нее круги и заводить разговоры. Светка сначала думала: для приятеля какого присмотрел, потом решила: шпик, оказалось наоборот. Так она очутилась в подполье.
Распространять новости — полезное дело, только ничего от этого не меняется. В боевую она попросилась, получив первый медицинский диплом… Диплом оказался меньшей пустышкой. Ухаживать за больными научилась, воевать — нет. Екатеринослав был болотом, в котором ничего не происходило, ничего не менялось, даже в подполье. А потом на них свалился из Центра Ростбиф со своим единственным подчиненным.
Сейчас этот подчиненный стелил себе на кухонном диванчике старое одеяло вместо матраса. Ростбиф и Гадюка легли в зале: один — на диване, другой — на полу в спальнике. Завтра нужно было еще раздобыть машину, изготовить и заложить взрывпакеты и окончательно отработать операцию. По уму, сказал Ростбиф, такой расклад нужно готовить не меньше двух недель. Так и думали поначалу. Но потом по прогнозу погоды вышло, что через неделю зарядят дожди чуть ли не на месяц, и казнь высокой госпожи Милены Гонтар перенесли на послезавтра, а когда еще представится такой случай, чтобы вся сволота собралась в одной корзинке?
Про эту варковскую дамочку уже несколько дней на все лады чирикали службы новостей. Она сама была откуда-то из Хорватии, инициировала своего любовника и сбежала с ним вместе. Скрывались два года, носились по всей Европе — а попались тут. Местные службы распускали павлиний хвост — эту нелегалку прихватила варкушка из региональной «Омеги». [22] Причем в людном месте, причем без потерь. Судили Гонтар в местной Цитадели и приговорили «к отчислению с немедленным прекращением жизнедеятельности», а попросту говоря — на солнышке жариться. Под это дело Ростбиф и приехал в Екатеринослав: совместить казнь с показательным расстрелом Газды, прокурора области, которого по такому случаю производили в варки, — его и раньше повышать собирались, а тут решили, что оно торжественней выйдет. А любовник этой осужденной, наверное, и впрямь смылся — все мужики скоты.
22
«Омега» — силы быстрого реагирования, специализирующиеся по преступлениям, совершаемым старшими, и состоящие, соответственно, из старших.
Кроме некоторых.
Света зашла в кухню в халатике, вроде бы выпить последний стакан чаю перед сном, а на самом деле посмотреть на Энея поближе.
Эней впечатлял. Фигура ладная, почти модельная — Гадюка сам себе руку бы откусил за такую. И лицо хорошее — правильные черты, большие глаза… Только невыразительное очень. Мокрые после душа волосы еще топорщились, а майка с глубоким вырезом открывала шрамы. На ногах тоже шрамы — и один явно пулевой.
— Ты не возражаешь — я чайку выпью? — спросила она.
Эней молча пододвинул ей стул, сам включил чайник.
— Может, и ты хочешь?
— Давай, — согласился он, подумав. — Только быстро. Спать осталось всего ничего.
Быстро не быстро, но чайник будет закипать три минуты, а халатик на Гренаде тоже не скрывал фигурки — и тоже почти модельной.
— Почему ты Эней? — спросила она.
Он снова подумал — как будто решал, стоит вступать в разговор или нет.
— Тебя учили сопротивляться медикаментозному допросу?
— Нет.
— Есть такой фокус… задолбить наизусть большой кусок текста. И выдавать его по ключевым словам. Каждый сам себе выбирает, что ему хочется. Легче всего учить стихи. Ростбиф «Евгения Онегина» предпочитает… Ну а я… «Энеиду» со школы очень любил.
— Ха, — сказала Гренада. — А ты знаешь, что сейчас ее уже не проходят?
— Серьезно?
— Без балды. Много агрессии. «Наталку-Полтавку» вместо нее ввели.
Чайник закипел. Гренада на выбор достала коробочки черного и зеленого прессованного чая. Эней взял палочку зеленого.
— Так ты у нас «парубок моторный»? — стрельнув глазками, спросила Гренада.
— Реактивный. — Он улыбнулся одними уголками губ, как обычно улыбаются люди с плохими зубами.
Но зубы у него как раз были хорошие. Какие-то даже слишком хорошие, как с рекламного плаката. Гренада вдруг сообразила, что они, может быть, не свои — мало ли, словил где-то лишнего, и прощай зубы. Может, он даже рад был потом. Может, те были хуже.
— Можно личный вопрос? — Сидя на своей половине уголка дивана, Гренада дурашливо подняла руку, как девчонка-школьница.
— Почему я пошел в боевики? — вздохнул Эней.
— В общем… да.
— Все просто. Родителей сожрали.
Родителей… Выходит, у него не только мать была, но и отец. Круто. Среди одноклассников Гренады таких — раз-два и обчелся. В основном у всех матери. Кое у кого — отчимы или приходящие отцы. Но это все ненастоящее. Мать с бабкой хотя бы про отцов не врали — ну есть где-то. У обеих от отцов были только отчества.
Гренада так и не дождалась вопроса: «А ты?»
— А у меня — парня.
Это ведь почти не было враньем. Если бы варки дали им хоть немного времени, Виталик стал бы ее парнем. Она ему закидывала удочки, и он явно повелся…
— И у Джо — парня, — продолжила она, следя за реакцией. Мало ли. А вдруг он не по ее, а по Гадюкиной части? Вот досадно будет…
— Это бывает. — Эней допил свой чай, поблагодарил, вымыл чашку и поставил на сушилку.
— Послушай, — она решила поговорить начистоту, — тебе здесь неудобно будет спать. В тебе росту сколько, метр восемьдесят?