Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
В тот же день Стрелецкий пригласил своего старинного друга историка Ивана Александровича Федорова, хорошо знающего Вологду, и рассказал ему об антологии Агафия и о поисках Платоном Бельским библиотеки Грозного в каком-то вологодском монастыре.
Федоров нисколько не удивился этому сообщению. Известно было, что Иван Грозный в 60-х голах XVI века серьезно подумывал о перенесении русской столицы в Вологду. Этот старинный город, ровесник Москвы, занимал в то время выгодное географическое и стратегическое положение и имел большое торгово-экономическое значение. Он был недосягаем для крымцев, постоянно совершавших разорительные
Старый историк напомнил Стрелецкому, что Грозный построил в Вологде монументальный собор Софии, крепость на берегу Сухоны и начал строительство дворца для себя. На реке Вологде он стал строить суда, предназначенные для плавания из Белого моря в заморские страны. Что касается вологодских монастырей, то было известно, что Грозный придавал особенно большое значение одному из них, монастырю на Сиверском озере, рассматривая его как опорный военно-стратегический пункт. По сути дела, этот монастырь, расположенный в ста пятидесяти километрах севернее Вологды, был самой мошной русской крепостью на севере, и Грозный не раз навешал его.
Все сказанное историком Федоровым заинтересовало Стрелецкого. Он уже допускал мысль, что Грозный действительно мог перепрятать свою библиотеку, которой очень дорожил. И если это так, то вполне логично было предположить, что перенес он ее куда-то подальше от Москвы, на север, в какую-нибудь недоступную для врагов крепость… А о князьях Бельских Стрелецкий и без консультации с Федоровым все знал. В молодости Грозный дружил с Курбским, Мстиславским и Бельским, и вполне возможно, что именно последнему он и подарил одну из своих книг (ведь стоит же в «веттермановской описи против антологии Агафия пометка «дарена»…»). Что, если друг царя Бельский знал о перенесении библиотеки из кремлевского подземелья в какой-то монастырский тайник и оставил для своих потомков какие-нибудь записи о таком тайнике?
Стрелецкий еще не решался выступить с сообщением о находке византийской антологии и о «вологодской версии». Он хотел сам съездить в Вологду, проверить на месте все услышанное от Куликовой и только затем организовать туда серьезную экспедицию. У Таси скоро должны были наступить каникулы, а Волошин собирался в отпуск. Они попросили Стрелецкого взять их с собой, и профессор охотно согласился. Молодые люди нравились ему, и, кроме того, он был искренне благодарен им за помощь в поисках ценной древней библиотеки.
После первого своего визита к Куликовой Волошин ездил на Ордынку еще два раза, но Клавдия Антиповна заболела гриппом и поисками писем Евгении Бельской не занималась. Однако, когда он приехал в третий раз, старушка уже поправилась и нашла письма, но… отдала их «для профессора» какому-то «молодому человеку из музея», который был у нее на днях и также расспрашивал о княгине Евгении Бельской.
Кроме историка Федорова, Стрелецкий никому не рассказывал о византийской антологии и о том, что узнали его молодые друзья на Ордынке. С Федоровым же, с Тасей и Волошиным он твердо условился, что они пока не будут разглашать ни истории с антологией Агафия, ни сведений, добытых у Куликовой. Кто же еще мог узнать адрес Клавдии Антиповны и кому могли понадобиться письма Евгении Бельской?…
Стрелецкий позвонил
С такими же вопросами старый профессор обратился в свой институт, в различные музеи и в другие научные учреждения. Отовсюду он слышал точно такие же ответы.
История с письмами Евгении Бельской становилась уже загадочной, и Иван Волошин решил заняться ею основательно. Он еще раз навестил Куликову и стал подробно расспрашивать ее о таинственном «молодом человеке из музея». Но старушка могла дать о нем лишь самые общие сведения:
— Молодой, щуплый, только чуть повыше вас будет. Волосики светлые, реденькие, глазками часто моргает и все кланяется. Говорит вежливо. Одет чисто и вообще, видать, из благородных… За письма очень благодарил и даже деньги хотел дать, да я не взяла. Разве можно? Грех какой!
— А про книжки Евгении Феликсовны он не расспрашивал? — спросил Волошин.
— Спрашивал. Ну, я ему, конечно, показала те французские, что продавать носила, и про старинную книгу рассказала.
— А он что?
— А он говорит: «Как же, как же! Профессор Стрелецкий любит такие старинные книги»… А потом на портрет поглядел. «Очень, говорит, красивая была дамочка» — и назвал ее девичью фамилию. Стало быть, знает…
— Девичью? — удивился Волошин.
— Да. Ведь у Евгении Феликсовны фамилия до замужества была не русская… Чудная такая… Я уж и позабыла, — сказала Клавдия Антиповна и пожала плечами. — И откуда только это всё в музеях ваших узнали?…
Волошин задумался.
— Любопытно… — сказал он наконец. — Ну ладно. Наверно, найдутся письма Евгении Феликсовны. Поищем…
С Ордынки Волошин направился прямо в Управление милиции и попросил, чтобы его немедленно принял заместитель начальника Управления…
Читатель уже, наверно, ухмыльнулся и подумал: «Все ясно и понятно. В следующей главе появится бравый майор или капитан милиции и заведет дело о таинственном похищении писем, имеющих важное научное значение…» Как знать? Может быть, и появится. Ведь пропавшие письма писал человек, который владел византийской книгой, принадлежавшей когда-то царевне Зое и Ивану Грозному!..
Но пока майор милиции не появился, обратимся вновь к «потомку великого конквистадора» Педро Хорхе Кортецу и к «представителю международного антикварного треста» Джейку Бельскому. Пора о них вспомнить, ибо они уже кое-что сделали для осуществления своих смелых планов.
ЛЖЕДИМИТРИЙ И ИНОСТРАННЫЕ ГОСТИ
Лютецию Гавриловну Голдышкину все знакомые называли коротко «мадам». Она была мала ростом, но широка в поперечнике; не крепка умом, но крепка голосом. Ее биография отличалась колоритностью, но лучше всего мадам помнила те дни, когда перед самой революцией она вышла замуж за австрийского графа и русского полуфабриканта Фридриха Марию фон Эккель. По этой причине Лютеция Гавриловна до сих пор разговаривала с окружающими высокомерным и безапелляционным тоном.