Мир приключений 1957 г. № 3.
Шрифт:
Словно в забытьи, седая женщина качнула головой: нет.
— Под кличкой «Серебряная»? — Она усмехнулась. — Чудак вы, Стась. «Работала»! Я никогда не «работала». Я любила Джорджа. И теперь я ушла, как больная кошка, чтобы не умирать дома… — Она задыхалась, говоря непрерывно. — Он теперь в руках Крафта, этого слизняка, этого чисто вымытого, в белых ресничках. Я ненавижу их обоих. Я не хочу, я не хочу…
Вдруг что-то безжалостно откровенное появилось в глазах Стася.
— Любите — ненавидите. А знаете ли вы, обаятельная женщина, что вы давно обречены на гибель? С той минуты, как
Он испуганно обернулся: что-то непонятное произошло в снующей толпе. Люди метнулись в стороны. Потом кто-то крикнул, сам себя успокаивая:
— Это тряпка тлеет! Просто тряпка! Кто подкинул ее? Вот сволочи! Это провокация…
Безмолвное согласие паники длилось несколько секунд, не более.
Но долго еще плавал смрад над улицей и заставлял прохожих настороженно раздувать ноздри.
3
Временный мост, наведенный советскими саперами над рекой Прут, гудел и поскрипывал, перегруженный машинами и орудиями. Близился вечер. Войска томительно-мешкотно тянулись через мост на ночлег — на первый привал в чужой враждебной стране, в ее не тронутых войной селах и городах.
Не было таких, кто бы не знал, что эта невзрачная речонка — государственная граница, откуда война началась. Но сейчас усталость, смертельная усталость гнала людей через мост на ночлег. И не было охотников полюбоваться на этот рубеж. Что в нем особенного: мутная вода обмывает обломки взорванного бетона — только и всего! — играет в скрученной арматуре и резко меняет цвет, уходя в тень под мостом.
На войне и усталость плодит шутников. И сейчас тоже находились балагуры.
— Кто тут в зеленых околышах? Пограничной службе велено оставаться, окапываться! — развлекал людей артиллерист в темной от пота гимнастерке, рысцой трусивший рядом с орудием.
Притиснутый к перилам пожилой солдат раздражительно философствовал:
— Пусть теперь сами понюхают, какая она есть, война фатальная.
«Тотальная!» — сообразил младший лейтенант Шустов, осторожно перегонявший по мосту на тот берег спецмашину — это была пеленгационная радиостанция фронтовой контрразведки.
— Далече ли до Берлина, сестрица? — сострил Шустов, подчиняясь тягостной, но твердо выработанной привычке задевать всех встречных на пути девушек. Пусть попробуют догадаются, какой он застенчивый!
— Давай, давай! — отозвалась с хрипотцой регулировщица.
Славка Шустов только прищурился, узнав Дашу Лучинину. Ее лицо было нахмурено, обветренные губы набухли, девичий пушок у розовых ушей казался седым от пыли. Вчерашние румынские солдаты с разрешения командования тянулись без оружия восвояси, а Даша беспощадно оттирала их к перилам:
— Стороньтесь же, окаянные! Ваша война кончилась.
Но хотя и безропотно, военнопленные нахально подавались через пограничный мост в свою Румынию.
— Вот ведь сошьет господь людей! — певуче выругалась регулировщица.
— Эй, гвардии курносая!
Но Даша, не взглянув, яростно отмахнулась флажком.
— Даша, Дашенька.
Только сейчас очнулась регулировщица и наконец увидела Шустова. Она рассмеялась над собственным отчаянием, вспрыгнула на подножку, привычно козырнула:
— Вон куда вас определили!
— А куда, родненькая?
— Обомлеть можно — офицера посадили заместо шофера! Что, напросились?
— Так ведь на спецмашину, понимать надо…
— Я и то думаю, что это нынче с полковником кто-то другой ездит, не Шустов, — весело язвила регулировщица.
В их грубоватом препирательстве каждый без ошибки услышал бы поединок фронтового флирта, прерывавшийся на много дней по воле обстоятельств и снова возникавший в любой минутной встрече.
— А тебе, Дашенька, жаль меня? — поддразнивал молодцеватый офицер.
— Ох, как жаль!.. Надолго вас доверия лишили?
— Говори лучше, где повстречаемся? В Бухаресте?
Неделю назад (еще до прорыва немецкой обороны на Днестре, но когда уже начала активно действовать авиация) Шустов примчался вдруг за Дашей Лучининой на мотоцикле с коляской. Регулировщица только что сменилась. Шустова она давно знала: лихой и балованный младший лейтенант из контрразведки, адъютант полковника Ватагина.
— Лезь в лукошко! — приказал Шустов.
— А что случилось?
— Там впереди парашютиста сбросили! Сейчас возьмем…
— Не врете? А то, смотрите, не жить вам!
И не успела она опомниться, как он прокатил ее километров за двадцать. На шоссе был знакомый Даше загороженный участок со свежеподсыпанной щебенкой — младший лейтенант проехал прямо по осевой линии, нарушение сделал…
— Какой невыдержанный! — только и успела крикнуть регулировщица.
Эта нечаянная характеристика была как нельзя более меткой. Даша уже раза два с удовольствием попробовала бешеную езду с младшим лейтенантом. Крутой подъем, канава, быстрый разворот на вспаханном поле…, дух захватывает! А Шустов еще хохочет. Всё ему в шутку! Покажи ржаной сухарь — все равно будет весело.
В тот вечер они отдыхали на краю заросшего противотанкового рва, и младший лейтенант бесстрашно признался, что никакого парашютиста нет и в помине, все он выдумал, чтобы с ней, ненаглядной, побыть. Он вздумал с ходу целоваться, да, видно, грубо получилось, она ударила его по щеке. И вдруг заплакала.
— Что ты? Глупая!
— Знаю вас всех, как миленьких…
Слезы его озадачили, но не дольше, чем на минуту. Не хочет целоваться? А он и сам не знал, зачем это нужно. Так — душа играла. Он решил, что заплакала она, потому что он без подхода… А в полях было чисто и приветливо. В небе стоял серп молодого месяца с яркой звездой невдалеке. И Шустов легко перестроился на лирику, стал говорить Даше глупости вроде того, будто глаза у нее гипнотические, отчего все машины останавливаются перед ней.