Мир Приключений 1965 г. №11
Шрифт:
Но через месяц, перечитывая “Человека-амфибию” Беляева, он вспомнил об этой идее. Ихтиандр создан хирургическим путем: ребенку пересадили жабры молодой акулы. Этим путем предполагает идти и Жак Ив Кусто. По его мысли, хирурги должны снабдить человека миниатюрными искусственными жабрами. Мальчишка, выросший у берегов несерьезной реки Цна, никогда не видел океана. Он даже не знал, что такое настоящее море. Но однажды он подумал: если на определенной стадии развития у человека — на какое-то время — появляются жабры, значит, можно сделать, чтобы они не исчезали.
Здорово, а?
Так вот, я вам скажу:
Вся сила в том, что мальчишка не остановился на этой идее, а пошел дальше.
У Жюля Верна в романе “Вокруг света в восемьдесят дней” поезд идет над пропастью по мосту, который едва-едва держится. Поезд успевает проскочить. И сразу же после этого обрушивается мост. Такова хитрая механика открытий. Многие подходят к пропасти, смотрят на мост и думают: “Эта штука явно не держит. Здесь дороги нет”. Но открыватель смело допускает невозможное. Он вступает на мост, который не держит. Остановиться нельзя. Надо успеть проскочить — и тогда пусть он рушится, этот мост. Он сыграл свою роль.
Идея восстановления жабер “не держит”. Но додумаем ее до конца. Раз нельзя восстанавливать по частям, нужно восстанавливать целиком.
Копаясь в литературе по эмбриологии, мальчишка встретил описание опытов Петруччи. Это была какая-то брошюрка, рассказывающая о том, как в “биологической колыбели” вырастили теленка. Вот здесь парень и увидел, что его метод применим не только к человеку.
Оставался лишь один шаг к самому широкому обобщению: управляя развитием зародыша животных, можно “воскресить” его отдаленных, давно вымерших предков.
Эта идея и открытие путей ее осуществления принадлежат только Дерзкому Мальчишке. Я помогал в конкретном эксперименте, не больше.
Быть может, самое удивительное — простота средств, потребовавшихся для эксперимента. Я не вправе сейчас рассказывать об этих средствах. Нетрудно представить, что произойдет, если каждый желающий начнет выращивать цератозавров, мегатериев или каких-нибудь титанофонеусов. Это все-таки не канарейки.
Принцип я объяснил, а по поводу остального скажу коротко. Дерзкий Мальчишка нашел некий фактор, позволяющий закреплять черты, присущие тем или иным отдаленным предкам. К моменту нашего знакомства был почти собран прибор, которому мы, сидя в кафе “Прага”, придумали скромное название — палеофиксатор.
Здесь же, в кафе, мы выработали план действий.
Дерзкий Мальчишка хотел сразу получить диплодока или брахиозавра. На мой взгляд, не следовало начинать с крупных животных. Я, конечно, не отрицаю: убедительность эксперимента пропорциональна размерам полученного ящера. Но тут есть и свои неудобства. Взрослый диплодок весил полсотни тонн и имел в длину около тридцати метров. Попробуйте выкормить такое создание!..
Для начала удобнее животное небольшое, но экзотическое. Мы обсудили разные варианты и остановились на птеродактиле. По палеонтологическим данным, птеродактиль не больше индюка, то есть имеет вполне транспортабельные размеры.
Как вы, надо полагать, догадываетесь, для получения птеродактиля
Вообще говоря, годится далеко не всякое яйцо. У Дерзкого Мальчишки составлена таблица: каких животных из каких яиц получать.
Сложнее определить, когда и на сколько времени включать палеофиксатор. Скажем, голубиные яйца. В течение пятнадцати — семнадцати дней зародыш проходит путь, на который эволюция потратила миллиард лет. Каждый час “яичного времени” соответствует двум с половиной миллионам “эволюционных лет”. Тут, знаете ли, нужна особая точность!
По разработанному нами плану на окончательный монтаж палеофиксатора отводилось четыре дня. Заниматься этим должен был мальчишка. Мне надлежало добиться отпуска, отослать семью и организовать дачу под Москвой.
С отпуском было не так просто, но, в общем, все уладилось. Еще труднее было достать туристические путевки для жены и сына на пароход, который собирался полмесяца ползти до Астрахани и полмесяца обратно. Зато вопрос о даче был утрясен пятиминутным разговором.
Тут надо рассказать о хозяине дачи, третьем участнике эксперимента.
Итак, Вениамин Николаевич Упшинский. Фамилия, хорошо знакомая многим изобретателям. Теперь Вениамин Николаевич на пенсии, но еще не так давно в коридорах Комитета по делам изобретений и открытий можно было услышать: “Упшинский отказал… Упшинский уперся… Упшинский не согласен… Упшинский…”
Технику Вениамин Николаевич знал блестяще. Экспертом он был высокого класса. Наизусть помнил тысячи патентных формул. Но отказывать любил. Очень любил.
Я впервые столкнулся с ним лет двадцать назад. В ту пору я был крупным нахалом. Мне казалось, что я осчастливил человечество, придумав спички, которые горят красным пламенем. Тот, кто занимался фотографией, сразу поймет, зачем нужны такие спички. Фонарь — вещь малоподвижная. Упадет что-нибудь на пол, и ищешь в темноте. Обычную же спичку зажечь нельзя: засветится пленка или бумага.
Кабинет Упшинского находился в самом конце темного коридорчика. Да и сам кабинет был тесноватым и какой-то притемненный. Высокие книжные шкафы стояли не только у стен, но и посредине кабинета. Стол у Вениамина Николаевича был большой, массивный. На таком столе приятно играть в пинг-понг. Именно об этом я подумал, впервые переступив порог кабинета. И еще я заметил на окнах свернутые в рулоны светомаскировочные шторы. После войны их вполне можно было бы снять.
— Как же, как же, знаю, — добродушно сказал Вениамин Николаевич, усаживая меня на скрипучий стул. — Между прочим, вы не изобрели ничего такого… э… против курения? Жаль, жаль… Что ж, читал вашу заявку. Вы уж не гневайтесь, но я вам откажу…
Он не только любил отказывать, но и умел делать это со вкусом. Экспертиза для него была чем-то вроде игры в шахматы. Важен не только выигрыш, удовольствие приносит и сам процесс игры.
Он курил, благосклонно посматривая на меня сквозь толстые стекла очков. Глаз его я не видел, потому что в синеватых стеклах отражались книжные шкафы. Я до сих пор подозреваю, что Вениамин Николаевич специально использовал этот оптический эффект.
Кстати, внешне Упшинский с тех пор не очень изменился. Он и сейчас такой же массивный, румяный, добродушный.