Мир приключений 1983 г.
Шрифт:
Покойный мир безмятежности, приличия и заведенного, как часовая пружина, векового порядка вещей. Если бы не шоссе…
«…Оно проносилось тут же рядом, но шоссейные ветры пахли далеким прошлым, миллиардами лет. Огни фар взрывались в ночи и, разрезав ее, убегали прочь красными габаритными огоньками, как стайки маленьких ярких рыбешек, что мчатся вслед за стаей акул или стадом скитальцев-китов… В ночи через их городок текла река, река из металла — она… набегала и убегала и несла с собой древние ароматы приливов и отливов и непроглядных морей нефти».
Эти строки Брэдбери напишет через сорок лет. Но разве не о родном Уокигане
Городок был невелик, и радостное событие в семье Брэдбери — рождение сына — недолго оставалось тайной.
Семью эту в Уокигане знали. Дед и прадед будущего писателя, потомки первопоселенцев-англичан, приплывших в Америку в 1630 году, в конце прошлого века издавали две иллинойсские газеты: в провинции это уже определенное общественное положение и известность. Как, впрочем, и свидетельство принадлежности к местной интеллигенции. Тут же, в Уокигане, родился и вырос отец Рэя — Леонард Сполдинг Брэдбери. В шестнадцать лет Леонард, подобно сотням тысяч своих сверстников, собрал чемоданчик и махнул из родительского дома на Запад, в край грез и надежд, на поиски счастья и успеха, в которые каждый американец верит с пеленок.
Вряд ли счастье улыбнулось Леонарду в далекой аризонской пустыне, так как в скором времени он вновь объявился в родном городе. Устроился на работу, обзавелся жильем. Потом встретил девушку, шведку по происхождению, Мари Эстер Моберг — не очень красивую, но симпатичную, с большими живыми глазами. Вскоре она сменила девичью фамилию на Брэдбери… К моменту рождения Рэя, Леонард Брэдбери, которому не исполнилось и тридцати, служил линейным монтером в местном отделении электрической компании и был счастливым отцом четырехлетнего сынишки — Леонарда-младшего [11] .
11
Еще одного своего брата Рэй так никогда и не увидел брат-близнец Леонарда-младшего, Сэм, умер двух лет от роду.
Перед нами две выцветшие фотографии из семейного архива Рэя Брэдбери. На одной, 1911 года, — все семейство во главе с дедом. Даже не зная никого в лицо, отца будущего писателя можно угадать сразу же. Вот он стоит, Леонард Брэдбери, коренастый юноша лет двадцати с открытым, скуластым лицом; зачесанные назад волосы обнажают лоб если и не мыслителя, то, во всяком случае, человека думающего и уже немало знающего. Приветливые глаза смотрят спокойно и доброжелательно… И рядом другое фото, датируемое теперь уже 1923 годом: малыш в мини-комбинезоне на садовой дорожке во дворе уокиганского дома Брэдбери. Голые коленки, копна светлых волос, челка на лбу, оттопыренные уши. Мальчишка как мальчишка, руки, по обыкновению, в карманах, брови вызывающе насуплены. Но стоит обратить внимание на глаза, не по-детски глубокие, широко расставленные и чуть прищуренные под сведенными к переносице бровями, как станет ясно, что перед нами сын Леонарда Брэдбери — Рэй. Странные эти глаза: спокойные, пытливые, светящиеся каким-то внутренним светом.
Малыш на фотографии еще по-детски косолапит, но видно, что этот человечек уже знает, что к чему, и крепко стоит на земле.
Рэй Брэдбери редко вспоминал отца, чаще — мать, и только в третьей книге, сборнике рассказов «Лекарство от меланхолии», вышедшем в 1959 году, мы прочтем трогательное, но по-прежнему сдержанное посвящение: «Отцу с любовью, проснувшейся так поздно и даже удивившей его сына». Отец посвящения прочесть уже не мог, он умер за два года до этого, в возрасте шестидесяти
А одну из недавних своих книг, сборник стихотворений «Когда слоны в последний раз во дворике цвели», он снабдил вовсе уж ностальгическим посвящением: «Эта книга — в память о моей бабке Минни Дэвис Брэдбери и моем деде Сэмюэле Хинкстоне Брэдбери, и моем братишке Сэмюэле и сестренке Элизабет. Все они умерли так давно, но я и по сей день их помню». Он действительно помнил их всех, живых и мертвых, все многочисленное семейство Брэдбери, и потом нет-нет да и вставит знакомое имя в один из рассказов.
Все, вероятно, читали про дядюшку Эйнара и его чудо-семейство. Но ведь был реально такой дядюшка, эксцентричный и добрый, самый любимый из родственников. Когда в 1934 году семья окончательно перебралась в Лос-Анджелес, туда же, в Калифорнию, поближе к родственникам переехал и дядюшка Эйнар — и радости Рэя не было конца! С дядьями Рэю повезло — в домашней библиотеке другого дяди, Биона (о котором также упоминается в одном из рассказов), мальчику впервые открылись во всем своем великолепии неведомые страны и далекие звездные миры. Наконец, была еще тетя Невада, которую в семье звали просто Нева — и ее мы встретим в рассказах Рэя Брэдбери. Всего на одиннадцать лет старше племянника, она тем не менее так и осталась в его воспоминаниях «мудрой тетушкой».
Такая вот большая семья добрых и славных люден пополнилась 22 августа 1920 года новым членом, Рэем Дугласом.
Его действительно ждали в этом мире. Удивляешься порой, скольких любознательных и шустрых мальчишек, мудрых и добрых стариков и лишь на вид строгих старушек, скольких сильных и работящих мужчин и их красивых и любящих женщин вывел Рэй Брэдбери в своих рассказах. И ведь все получились разными, не повторяются. А секрет, видимо, прост: он ничего и никого не выдумывал, а просто вспоминал свое детство — шаг за шагом, год за годом — и восстанавливал на бумаге знакомые образы тех, кто окружал его тогда.
И вот еще что интересно. В рассказах Рэя Брэдбери, относящихся к детским годам, почти не встретишь негодяев, злодеев, обманщиков. Будто их и не было вовсе.
Детская память — самая яркая и цепкая, говорят психологи. Остается лишь позавидовать детству Брэдбери, раз память его сохранила для нас только такие лица — добрые, светлые, любящие.
О том, что детство Брэдбери было таким, а не иным, мы знаем доподлинно: раскройте любой сборник и внимательно, обращая внимание на детали и подробности, перечитайте рассказы. У писателя есть биографы, но, право же, лучше довериться его собственной памяти.
А она у Брэдбери, судя по всему, действительно уникальная. «У меня всегда присутствовало то, что я бы назвал «почти полным мысленным возвратом» к часу рождения. Я помню обрезание пуповины, помню, как первый раз сосал материнскую грудь. Кошмары, обычно подстерегающие новорожденного, занесены в мою мысленную «шпаргалку» с первых же недель жизни. Знаю, знаю, это невозможно, большинство людей ничего такого не помнит. И психологи говорят, что дети рождаются как бы не вполне развитыми и лишь спустя несколько дней или даже недель обретают способность видеть, слышать, знать. Но я — то ведь видел, слышал, знал…»