Мир приключений. 1973 г. выпуск 2
Шрифт:
Усталый, с землистым от бессонницы лицом, не выпуская изо рта погасшую папиросу, он сидел на обыкновенном венском стуле перед великолепным письменным столом с замысловатыми бронзовыми инкрустациями, принадлежавшим еще недавно какому-то крупному царскому вельможе, в особняке которого и располагался Петроугрозыск. Кресло, впрочем, такое же массивное и так же инкрустированное темной бронзой, находилось тут же, но Витоль не пользовался им, а предоставлял его в распоряжение посетителей.
Сейчас
— Георгий Абгарович, взгляните, пожалуйста, — с отчетливым латышским акцентом сказал Витоль и развернул сверток.
В свертке оказалась небольшая картина без рамы, изображавшая какой-то мифологический сюжет.
Георгий Абгарович торопливо вытащил из кармана пенсне и, нагнувшись, стал внимательно разглядывать полотно. Витоль следил за ним, покусывая потухшую папироску. Наконец Георгий Абгарович поднял лицо и взглянул на Витоля.
— Откуда она у вас? — спросил он взволнованно.
Витоль не ответил и в свою очередь спросил:
— Представляет ли она какую-нибудь ценность?
— Безусловно. Это “Амур и Психея” работы Франсуа Буше, картина из коллекции князя Тихвинского.
Витоль кивнул головой.
— Как эта картина оказалась у вас? — снова спросил Георгий Абгарович.
— Ее похитили “попрыгунчики” у какого-то прохожего.
— Вы задержали его?
— Мы задержали одного из “попрыгунчиков”.
— Было бы лучше, если бы вы задержали прохожего. Оба молчали.
— Обнадеживающая находка, — сказал Георгий Абгарович. — Все эти годы я считал эту коллекцию… утраченной… И вот теперь… эта находка. Значит, коллекция не погибла…
— А вы не допускаете, — спросил Витоль, — что сохранилась только одна эта картина?
— Допускаю. Но вот какое странное совпадение… Недели полторы назад наша сотрудница, проглядывая иностранные газеты, обратила внимание на небольшую заметку. Речь шла о том, что шведский коммерсант Ивар Свенсон ведет переговоры о приобретении одной из картин коллекции князя Тихвинского. Я не очень поверил этому, поскольку подобные сообщения всякий раз оказывались блефом.
Витоль молча положил папиросу.
— Я даже не представляю себе, кому поручить это дело. Все мои сотрудники просто валятся с ног от усталости.
— Речь идет о бесценных сокровищах искусства, принадлежащих народу, — неожиданно резко заговорил Георгий Абгарович. — Владимир Ильич и Анатолий Васильевич придают нашему делу первостепенное значение. Наш музей получает дрова на эту зиму по специальному решению Совнаркома. Если вы не сумеете изловить двух—трех спекулянтов, это не нанесет России такого ущерба, как потеря этих сокровищ.
— Есть у меня один сотрудник… только что демобилизовался. Опыта
На высоких малярных козлах, под самым потолком круглого зала в особняке, где помещался угрозыск, Макар Овчинников закрашивал белой краской плафон с изображением Венеры, рождающейся из пены вод в окружении амуров с трубами. Столы сотрудников были сдвинуты к входной двери и покрыты газетами.
Витоль вошел в зал и, увидев Макара, поморщился:
— Тебе что, Макар, делать нечего?
— Я, Карл Генрихович, по поручению партячейки… Решили ликвидировать этих венер и амуров. Завтра придет Миша Рубашкин и распишет потолок революционным искусством. В центре нарисует пролетария, мускулистой рукой сжимающего глотку многоголовой гидры-разрухи, а по бокам — рабоче-крестьянский орнамент в виде серпов и молотов заместо этих амуров и психеев.
— Слезай, Макар. Есть для тебя дело поважнее, тоже… по живописной части… Будешь этих амуров и психеев… разыскивать.
Он подошел к буфету и достал с полки одну из папок:
— Вот, держи. Познакомишься с делом, зайдешь.
Он направился к двери и, остановившись на пороге, сказал:
— А Рубашкину своему скажи, чтобы не приходил. Потолок уродовать запрещаю.
Витоль ушел. Макар спустился вниз и взял папку, на которой было написано:
ДЕЛО О ПОХИЩЕНИИ КОЛЛЕКЦИИ
бывш. кн. Тихвинского С.А. 1918 год.
Папка оказалась довольно тощей. Содержалось в ней лишь несколько свидетельских показаний, часть из которых была написана чернильным карандашом, и тоненькая брошюрка с описанием собрания художественных ценностей князя.
Из свидетельских показаний Макар узнал, что комиссар Кочин, проводивший реквизицию имущества кн. Тихвинского, был срочно вызван в Петроград, а упаковкой и доставкой коллекции руководил матрос Петровых. Сам Петровых был, конечно, вне всяких подозрений, поскольку по происхождению он был из рабочих и на фронте показал себя преданным бойцом революции.
В упаковке коллекции, помимо Петровых, принимали участие еще два человека — бывший управляющий князя Илья Спиридонович Тараканов и плотник Егор Поселков, которого Петровых и Тараканов в своих показаниях называют просто Митричем. Однако по материалам дела и Митрич и Тараканов также оказывались вне подозрения, поскольку упаковка ящиков производилась под строгим надзором самого Петровых, который ничего подозрительного за ними не заметил.
Этими сведениями и ограничивалось дело о похищении коллекции.