Мир Реки: Магический лабиринт
Шрифт:
Спустя примерно неделю после прибытия Германа в Пароландо он и еще несколько миссионеров устроили большое собрание. Собрались все вечером, как только стемнело. Десятки костров загорелись вокруг освещенного факелами помоста. На помосте стоял Герман с местным епископом и дюжиной самых достойных шансеров. Внизу скопилось тысячи три народу, где обращенные составляли меньшинство — остальные пришли поразвлечься. Последние принесли с собой выпивку и все время норовили прервать оратора.
Когда оркестр проиграл гимн, сочиненный будто бы самим Ла Виро, епископ произнес короткую молитву, а потом представил Германа. В
Герман вскинул руки, призывая к молчанию, и заговорил на эсперанто.
— Братья и сестры! Выслушайте меня с той же любовью, с какой я обращаюсь к вам. Герман Геринг, что перед вами, — не тот человек, который жил под этим именем на Земле. Тот Геринг, тот злодей, внушает нынешнему ужас.
И то, что я стою здесь перед вами, новый и возродившийся, свидетельствует о возможности победы над злом. Человек способен измениться к лучшему. Я заплатил за все, что совершил. Заплатил единственно возможной монетой: чувством вины, стыдом и ненавистью к себе. Заплатил, дав обет уничтожить в себе прежнего человека, похоронить его и начать жизнь сначала.
Но я здесь не для того, чтобы рассказывать вам, какой я негодяй.
Я пришел, чтобы рассказать вам о Церкви Второго Шанса. Как она возникла, каков ее символ веры и в чем ее принципы.
Я знаю, те из вас, что выросли в иудейско-христианских или мусульманских странах, и те жители Востока, что сталкивались с христианами и мусульманами, посещавшими или оккупировавшими их страны, ждут, что я буду взывать к вашей вере.
Нет! Именем Господа, который среди нас, я не сделаю этого! Моя Церковь не просит вас уверовать безоговорочно. Моя Церковь несет не веру, но знание! Повторяю — не веру! Знание!
Церковь не призывает вас поверить в то, что должно быть и, возможно, когда-нибудь будет. Церковь просит вас ознакомиться с фактами и действовать в соответствии с ними. Она просит вас поверить лишь в то, что с фактами не расходится.
Судите сами. Никто не станет оспаривать, что мы все родились на Земле и там же умерли. Может кто-нибудь что-то на это возразить?
Нет? Тогда будем рассуждать дальше. Человек рождается для горя и зла, как птица для полета. Может ли кто-то из вас, вспомнив свою жизнь на Земле и здесь, сказать, что это не так?
Все земные религии давали нам ложные обещания. Доказательством служит то, что мы с вами не в аду и не в раю. Не получили мы и нового воплощения, если не считать наших новых дел и новой жизни в случае смерти.
Первое воскрешение стало для нас огромным, почти непреодолимым шоком. Каждый, будь то верующий, агностик или атеист, оказался не там, где полагал оказаться после конца своего земного существования.
Однако мы здесь, нравится нам это или нет. И из этого мира нельзя уйти так, как можно было с Земли. Если вас убивают или вы кончаете с собой, назавтра вы воскресаете. Может ли кто-нибудь это отрицать?
— Нет, но меня это чертовски не устраивает! — крикнул кто-то.
Последовал общий смех, а Герман посмотрел на человека, который это сказал. Это был Сэм Клеменс собственной персоной. Посреди толпы было сделано возвышение, на нем стоял стул, а на стуле Сэм.
— Прошу вас, брат Клеменс, не прерывайте меня, — сказал Герман. — Благодарю. Пока что я излагал только факты. А может ли кто-нибудь отрицать, что этот мир создался неестественным путем? Я говорю не о самой планете, о солнце или звездах. Планету создал Бог. Но Река и долина созданы искусственно. А в воскрешении ничего сверхъестественного нет.
— Откуда вы знаете? — крикнула какая-то женщина. — Это уже не факты, а только ваши предположения. Вы вступаете в область догадок.
— И не только в нее! — крикнул мужчина. Герман подождал, пока не утих смех.
— Сестра, я могу доказать тебе, что Бог в нашем воскрешении непосредственного участия не принимал. Оно совершилось и совершается такими же, как мы, людьми. Возможно, они не земляне. Нет сомнений, что они выше нас по мудрости и знанию. Но они очень на нас похожи. И некоторые из нас встречались с ними лицом к лицу!
Толпа загудела. Не потому, что услышала нечто новое — все это уже говорилось, хотя, возможно, и не в таких выражениях. Неверующие просто хотели разрядить напряжение.
Герман выпил воды. Когда он отставил чашу, восстановилась относительная тишина.
— И этот мир, и воскрешение — дело если не человеческих рук, то рук, напоминающих человеческие. Есть два человека, которые могут это засвидетельствовать. То есть это мне известны двое — возможно, их гораздо больше. Один из них — англичанин, Ричард Фрэнсис Бёртон. В свое время он был небезызвестен на Земле, даже знаменит. Он жил с тысяча восемьсот двадцать первого по тысяча восемьсот девяностый год и был путешественником, антропологом, изобретателем, писателем и выдающимся лингвистом. Может быть, кто-нибудь из вас слышал о нем? Если так — поднимите, пожалуйста, руки.
Ага, я насчитал не менее сорока человек, и среди них ваш консул, Сэмюэль Клеменс.
Сэму, похоже, не нравилось то, что он слышал. Он хмурился и яростно жевал сигару.
Герман стал рассказывать о своем знакомстве с Бёртоном и о том, что Бёртон рассказал ему. Толпу это захватило — установилась полная тишина. Это было что-то новенькое — ни один шансианский миссионер такого еще не говорил.
— Бёртон называл это таинственное существо этиком. По его словам, этик, который говорил с ним, был не согласен со своими собратьями. Очевидно, даже между теми, кто в нашем понимании боги, существуют расхождения. Так было и на Олимпе, если позволительно провести такую параллель. Хотя я не считаю так называемых этиков богами, ангелами или демонами. Они люди, такие же, как мы, только их этический уровень намного выше. В чем они разошлись, я, откровенно говоря, не знаю. Возможно, в вопросе о средствах, которыми они воспользовались ради достижения цели.
Но цель у них одна! Не сомневайтесь в этом. Что же это за цель? Позвольте мне сначала рассказать вам о другом свидетеле. Я реалист, и…
— А я думал, ты Герман! — крикнул кто-то.
— Зовите меня Майером, — сказал Герман и без дальнейших объяснений продолжил: — Через год после Дня Воскрешения мой свидетель сидел в хижине на краю очень высокого холма далеко к северу отсюда. Его имя Жак Жийо, но мы, прихожане Церкви, обычно зовем его Ла Виро, то есть Человек, и Ла Фондинто — Основатель. На Земле всю свою долгую жизнь он был глубоко верующим человеком. Но теперь его вера разбилась, потерпев полный крах. Он был растерян и горевал.