Шрифт:
Сказки создают внутреннее состояние, которое формирует мысли, а мысли ведут к действиям, от которых зависит результат. Чтобы дети росли на правильных сказках, они должны быть с хорошим концом, без грусти и сожаления, чтобы во взрослом виде не переживать такую же печальную судьбу по примеру понравившегося персонажа.
Сказка про Любашу, поповскую дочку, и Иванушку-дурачка
Жил был поп с женой и единственной красивой дочкой. Любашка уже выросла и поп подыскивал ей жениха.
Да искал поп богатого, чтоб самому приданное не давать, жадный был, скупой, даже на нарядах жене и дочери экономил.
Частенько к ним сваты стали заглядывать, но каждый раз после очередных смотрин, разочарованная Любушка прибегала к батюшке и плакала ему в рясу, умоляя:
– Ой, батюшка родненький, повремени с помолвкой, не прогоняй меня из дома. Никто мне не люб.
Проходили дни, недели, месяцы, а девушка ни на кого не соглашалась.
Вот про её красоту прослышал сам царевич Петр. Он был гордый и надменный, потому что царский наследник, но злой, потому что был некрасив и привык иметь всё, что захочет.
Вот вместе со слугами он прибыл к попу, чтоб самому убедиться в красоте девушки. Правда это или ложь, может и не такая Любаша уж и красавица.
Поп аж обезумел от радости: сам царевич к нам пожаловал, собственной персоной.
– Да я ж зятем царя стану! Вот мне какую Господь награду послал за мою праведность! – поглаживал с наслаждением предвкушения будущего счастья свое пузико.
Сомневался Петр, не верил слухам, но как только её увидел, то потерял голову: так влюбился, что захотел её сразу же увезти с собой. Но Любаша как только увидела жениха, испугалась ни на шутку: такого страшного из людей она ещё не видала.
– Батюшка, за что? Красивей и милей женихи приходили, и то я не соглашалась. А этот уж совсем невыносим!
– Акстись, бесстыдница. Он же королевич. Ну и что, что не красивый и рябой, зато полцарства дает в приданное. Будешь как сыр в масле кататься. Я согласен. На сей раз твои отказы я не принимаю. Говорю тебе мое нет, а королевичу да.
Она ни слова не сказала, а выбежала на крыльцо своего большого красивого дома и хотела было горько заплакать – как она сможет с таким уродом всю жизнь жить!? С таким и богатства не надо , без любви-то.
Разревелась девушка, ладонями слезы утирает, не унимается, аж грудь сотрясается. Лишь бы с любимым даже в шалаше жить. А тут как раз появился молодой соседский паренек Ваня-дурачок. По пыльной дороге скакал на палке парень в рваных штанах да в потертой майке и босиком. Но лицо его было красивым, хоть красоту затмевала глупость.
Приостановился он возле Любаши и крикнул:
– Чего плачешь, красавица? Садись на моего коня, довезу тебя куда хочешь, с ветерком? – и подпрыгнул на своей палке, подтверждая приглашение.
Любушка еще больше разрыдалась и подумала: вот бы этот парень был умным, я бы даже за него вышла замуж, он намного лучше, чем царь.
– Говорю ж, не рыдай.
Немного успокоившись от его веселого тона, утерев мокрые покрасневшие глаза, еще сквозь мокрую пелену, в этот момент для себя отметила: «Эх, был бы он не дурак, а так ведь какой он красавец! Хороший жених бы вышел…»
– Да, ладно, Ваня, кобылка твоя устала. Давай в следующий раз прокатимся.
А дурачок Иван сплюнул ноги и поскакал дальше, махнув на девушку рукой: да ну тебя дура.
В это время жених царевич распрощался с попом и пообещал дать ему за дочь полцарства и прислать сватов через неделю, а когда умрёт царь-батюшка, то и королевой станет. Поп обрадовался, посмотрел на свои железные под замком сундуки и улыбнулся – только он знал, что эти сундуки скрывают половину золотых монет, представил себе их уже полными золота, подкрутил свои длинные усы, погладил бородку:
– Ах, какая пышная свадьба будет, загляденье. Хвала Богу, что дал моей дочери такую красоту, что и с царями породниться не грех.
Царевич пообещал готовиться к свадьбе и что пришлёт сватов. Люба не знала куда себя от горя деть. Путем не спала и не ела, осунулась, и наряды ни в радость. От царя подарки привезли, украшения, служанок прислали. Наряжают ее, охают:
– Посмотри, какие кружева, жемчугом шелка отделаны.
А она только смотрит печально на себя в зеркало и со стоном вздыхает:
– Зачем мне все это, когда с таким мужем и жизнь ни в радость…
А присуги ее уговаривают, увещевают:
– Да ты что, все стерпится, слюбится. Главное, во дворце жить будешь, из золотой посуды есть, по другим королевствам на золотой карете разъезжать, да в парче ходить, заморские яства кушать. Нам бы такое, мы бы уж точно слезы зря не лили.
А девушка слушает, да тихо слезу утирает.
Вот пришло время, и приехал царевич со сватами. Сел на почетное место напротив невесты, а Любаня ни жива ни мертва, смотрит на жениха и тоска душу сковала, оцепенела от ужаса, что даже мысли не посещают её красивую головку, а те, что посетили, все кучу перемешались. Сидит, как каменная, все чувства в смятении.
А принц с попом сидят, рыгают, напились до чертиков. У папа все усы в пивной пенке. А принц рукой полез в блюдо за мясом, вытащил самый жирный кусок, да накапал на камзол, вместо рта пронес кусок мимо, да размазал жир по щеке. Сплюнул. Хотел сметанки почерпнуть, хотел схватить плошку, да вместо плошки, схватил кошку, которая в это время уже уминала эту самую сметанку. Бедняжка аж жалобно замяукала, вырвалась, царапнув принца, на стол прыгнула, опрокинув бутыль с вином, что брызги полетели прямо в лицо попу. Поп крякнул, вскочил, руками замахал, да прям рукавом принцу по лицу заехал. А принц еле языком ворочая, промычал:
– Ба-аа-тюшка, по-мое-му вы пья-ны-ы…
Поп выпятил грудь, руки в боки, и гаркнул хриплым голосом:
– А теперь тост! Кто скажет?
Сзади, не менее пьяный министр финансов, сполз со стула и начал произносить малопонятную речь.
У Любушки к горлу комок подступил, дышать стало нечем, воздуху не хватает: как с таким неряхой жить?
– Пости меня батюшка, я к себе в покои пойду, – и удалилась.
А в это время Иванушка-дурачок на своей палке скакал мимо, услышал шум, веселье во дворе, пьяные речи, на своей палке-лошадке заскочил во двор и остановился под окном Любавы. Девушка широко распахнула окно и, опершись рукой на подоконник, жадно вдыхала свежий воздух. Слезы медленно катились по бледным щекам от безысходности.