Мир в прорези маски
Шрифт:
Причина небывалого успеха прояснилась почти сразу. Прима театра — Эльза Блиск — не зря стала звездой. У нее был Дар Актрисы, причем редкой силы. Зрители вместе с ней любили и ненавидели, страдали и радовались, плакали и смеялись. Я не совсем понимала, как ей удалось развить свой Дар. Про Отан ходили слухи один невероятнее другого: полностью закрытая страна — просто так туда въехать или уехать не разрешалось. Говорили, что на ее территории совсем нет магии, что главный управляющий орган — это церковь, а Дары официально запрещены как ересь. Как раз об этом я и раздумывала, когда до меня донесся пронзительный ментальный зов молодой женщины.
После спектакля я проводила Тали до кареты и заметила, как та слегка поморщилась. Через несколько дней она уедет учиться, а пока, как официальная невеста принца, жила во дворце. Кажется, девушка еще не привыкла ко всей этой роскоши, однако положение обязывало.
В узких коридорах царила суматоха. Возникало ощущение, что работа всей труппы состояла в беготне. Я несколько раз посторонилась, затем решила, что двигаться медленно и вдоль стенки безопаснее. Впрочем, меня все равно несколько раз задели необъятными букетами. Со стороны сцены доносился невнятный шум. Я прислушалась — поклонников, желающих пообщаться со звездой, оказалось гораздо больше, чем я думала. Правда, последних охранникам, кажется, пока удавалось сдерживать. Ну что же, зато по цветам можно проследить, куда идти. Нужная мне комната обнаружилась за первым же поворотом. В приоткрытую дверь я разглядела заваленное цветами небольшое помещение, где на крошечном кусочке свободного места лицом к зеркалу сидела Эльза Блиск.
Я пару раз легко стукнула костяшками пальцев о косяк и вошла.
— Здравствуйте. У вас тут всегда так шумно? — обратилась я к повернувшейся ко мне женщине. Сейчас, когда основной грим был смыт, видно было, что актриса не так молода, как мне показалось, — на вид ей было не меньше тридцати, — да и не так ослепительно красива, как на сцене.
— Спасибо, что пришли, — устало откликнулась Эльза и добавила, обращаясь к рядом стоящей девушке: — Порша, оставь нас. Дальше я сама.
Девушка, поклонившись, торопливо вышла. Актриса медленно поднялась, заперла за служанкой дверь, затем, раздвинув несколько ближайших букетов, поставила свободный стул рядом со своим креслом.
— Простите, здесь душно. А из-за цветов и вовсе нечем дышать, но мне не хотелось бы, чтобы нас подслушивали. Присаживайтесь, прошу. У меня есть холодный лимонад.
С этими словами она достала хрустальный графин и бокалы. Я терпеливо ждала, когда женщина перейдет к делу. Госпожа Блиск разливала прозрачный, приятно пахнущий свежестью напиток, и я заметила, как у нее от волнения трясутся руки.
— Я знала, что вы придете, — наконец начала она. Актриса помолчала пару секунд, собираясь с духом, и продолжила: — Вы ждете объяснений… Начну с того, что Эльза Блиск — это сценический псевдоним. На самом деле меня зовут Мариам Невилл. И я знаю, что вы можете мне помочь. Не беспокойтесь, я хорошо заплачу. — Она потянулась к стоящему рядом шкафчику и достала небольшую коробочку. — Это подарки поклонников. Не знаю, что у вас говорят о моей стране, но у нас сложное социально-классовое деление. Актриса, конечно, к знати не относится, поэтому подобными вещами мне владеть нежелательно. Я все равно не смогу взять это с собой.
Мариам протянула мне шкатулку. Внутри обнаружились две пары серег — одна с сапфирами, вторая с крошечными изумрудиками, изящный бриллиантовый браслет, цепочка с крупным рубиновым кулоном и три броши. И это за несколько дней выступлений. На глаз общая стоимость не менее двадцати тысяч лейров. Я присвистнула — неплохо быть звездой. Хотя предпочла не уточнять, каких ответных услуг требовали эти самые поклонники.
— Думаю, вы и сами понимаете, что эти драгоценности стоят недешево. Чего же вы от меня ждете?
— Для начала выслушайте мою историю. Как я уже говорила, меня зовут Мариам Невилл. Мне тридцать два года.
— Тридцать два? — удивилась я. — Я была уверена, что у вас Дар, причем сильный. В таком случае, вы сейчас должны выглядеть максимум на двадцать…
— Да… но женщину не только возраст старит, — грустно усмехнулась Мариам. — Да и Дар, если он есть, появился не сразу… Давайте я начну сначала. Мои ныне покойные родители всю жизнь проработали в театре. Отец играл второстепенные роли, мать… как бы это сказать, была на подхвате — где не хватало рук, там и работала. Потому неудивительно, что и я здесь оказалась. В детстве больше помогала матери. Позже мне начали давать мелкие роли. Ни о каком Даре и речи быть не могло. У нас с этим строго — за проверку и самовольную инициацию по церковным законам полагается смертная казнь. Другое дело, если Дар инициируется самостоятельно — тогда это проявление божественного вмешательства. Да вот только докажи сначала, что он сам… Ну да я отвлеклась. В то время никаких выдающихся успехов я не достигла. Максимум, чего добилась, — играла подружек главных героинь в паре спектаклей. Впрочем, и то не массовка. Мне только-только
Со временем все наладилось. Благодаря Дару я смогла чувствовать аудиторию, научилась делиться с людьми эмоциями, начала играть первые роли. Мои дела пошли в гору, и я совсем забыла о муже. Прошло еще три спокойных и относительно счастливых года. Затем… — Мариам замолчала и отвернулась, чтобы я не успела заметить блеснувшие в уголках глаз слезы. — В восточном крыле театра начался пожар. Моя мать как раз находилась там — помогала с декорациями. Отец бросился ее спасать. Театр почти не пострадал, огонь потушили, прежде чем он переметнулся на основное здание. Но мои родители погибли. — Молодая женщина прервалась на несколько секунд, достала из шкафчика тонкий батистовый платок и нервно скомкала его. — На этом беды не закончились. На похороны приехал Горт. Все это время он провел вдали от столицы и, как оказалось, не знал, что я прима театра.
Здесь надо кое-что объяснить… По нашим законам замужняя женщина практически является собственностью своего мужа. И не имеет почти никаких прав. Думаю, даже если мужчина убьет свою жену, то сможет оправдаться перед судом — мол, та чем-то не угодила. В общем, когда Горт узнал, что я стала зажиточной дамой, он забрал все мое имущество. Нам с ребенком пришлось переехать в театр, поскольку дом мой муж продал и жить стало негде. Но этого ему оказалось мало. Он явился к директору театра и потребовал, чтобы весь мой заработок пересылали ему. Господин Форстан вначале отказался, Горт передал дело в суд и выиграл. Перед отъездом муж зашел «попрощаться». Попросту он меня изнасиловал. Вскоре после того, как он уехал, я поняла, что снова жду ребенка.
Я не знала, на что жить. К счастью, директор вошел в мое положение и предложил вести двойную бухгалтерию. Часть моего заработка списывалась на какие-то расходные нужды театра. На эти деньги я и жила. Это позволяло сводить концы с концами. Позже у меня появился еще один заработок. Смерть родителей и очередное предательство Горта сильно подкосили меня. И… не берусь утверждать точно, но, думаю, от потрясения у меня инициировался еще один Дар. В какой-то момент мне безумно захотелось рисовать. Будто наваждение — я рисовала, и рисовала, и рисовала… Каждую свободную минуту. Кроме того, я поняла, что могу видеть истинную сущность человека… и показывать ее на бумаге. Не знаю, как вам объяснить. Однажды господин Форстан случайно увидел мои картины — он и подал мне идею, что их можно продать. Вначале я скептически отнеслась к этой мысли, но затем она меня захватила. Мне приходилось заботиться о сыновьях, а картины сулили выгоду, о которой не знал бы Горт. Мне не хотелось рассказывать окружающим о еще одном Даре. Мной и так уже интересовалась церковь… Тогда я нашла человека, разбирающегося в искусстве. Вы представить себе не сможете мое удивление, когда он купил абсолютно все нарисованные мной картины! Я подписала их псевдонимом Мариам Лисс.
— Мариам Лисс?! — От неожиданности я выронила из рук пустой стакан. К счастью, тот всего лишь мягко прокатился по ковру. Я подобрала его и недоверчиво уставилась на актрису: — Вы Мариам Лисс?
Моя реакция была вполне оправданной. Работы этой художницы в самом деле появились на выставках несколько лет назад и неизменно пользовались спросом. Картины поражали своей гениальностью. Теперь я поняла, что она имела в виду, говоря, что может видеть истинную сущность человека. Каким-то образом автору и на картинах удавалось передать больше, чем мог увидеть человеческий глаз. Последний раз, около полугода назад, две ее работы появились на закрытом аукционе, куда я ходила вместе с Бертой. Одна называлась «Обманчивая невинность»: милый белокурый юноша полулежал на цветочной поляне, вертя в руках ромашку и мечтательно улыбаясь. Это было только первое впечатление. Через какое-то время начинало казаться, что его глаза смотрят зло и ненавидяще, улыбка искажена в оскал, а руки по локоть обагрены кровью… Но стоило на секунду отвернуться или проморгаться… и снова перед тобой идиллическая картинка юношеской безмятежности…