Мир-Земле (сборник)
Шрифт:
Люди мгновенно воспрянули духом. Надежда вновь затеплилась в сотнях сердец. Затеплилась и — угасла. Корабль развернулся к югу и стал удаляться от родных берегов.
Наконец вдалеке показалась полоска земли. Сумасшедшая, детская радость захлестнула экипаж, но тут же сменилась горьким разочарованием. Желанный берег оказался Огненной Землей. Корабль вошел в излучину каменистого побережья и там бросил якорь. Вокруг зловеще громоздились неприветливые скалы. Серели камни, поблескивали льдины. Равнодушно, с независимым видом бродили какие-то большие птицы. И холод, холод… Люди больше не упоминали настоящее имя судна, оно забылось, потерялось,
В конце января скончался капитан Георг. Люди вздохнули облегченно, с них точно спали невидимые путы. Командование перешло к капитану второго ранга Мурлеттеру. А Мурлеттер — все знали — хочет затопить корабль и сдаться. Того же хочет большинство. Значит — жизнь, значит — надежда.
Усопшего похоронили с надлежащими воинскими почестями. Гроб обернули в национальный флаг и скорбно-торжественно спустили в море. Оркестр заиграл гимн Германии. В рядах послышались рыдания. У людей не выдерживали нервы.
Прошло еще десять дней томительной неизвестности. Тревогам, казалось, не будет конца. Теперь почему-то их объявляли гораздо чаще, чем прежде, когда корабль болтался в открытом океане. Из-за того что каждый день выпускали дымовую завесу, на корабле нечем стало дышать.
Ждали, что капитан Мурлеттер вот-вот отдаст приказ сниматься с якоря и брать курс на север. Наконец трубы возвестили общий сбор. Люди воспряли духом. Но вновь вспыхнувшая надежда быстро угасла. Похоже, Мурлеттер, как и его предшественник, сошел с ума. Послушать только, что он говорит, что говорит!
— Повторяю, — чеканил слова Мурлеттер, непреклонно глядя на обросшую, ободранную команду: — завтра нас ждет решающее сражение. Информация достоверна и обсуждению не подлежит. Вы хотите знать, кто наш противник? На этот вопрос я отвечу так: этого не знаю даже я. К тому же это не имеет для нас ни малейшего значения. Повторяю: ни малейшего. Мы готовы принять бой с любым противником. Нам некого и нечего бояться! — Мурлеттер почти кричал. — Мы можем смело смотреть в лицо любому врагу и самой смерти. Недаром вы сами назвали наш корабль линкором смерти. Да, именно так: линкор смерти. В этом глубокий, нетленный смысл! — Глаза капитана блестели, лицо пылало, голос отрочески звенел.
— Теперь слушайте меня внимательно, — проговорил он, слегка успокоившись. — Быть может, не все из вас найдут в себе мужество выйти на этот последний, решающий поединок. Поэтому я говорю вам, как некогда покойный капитан Георг: подумайте хорошенько. Вы вольны выбирать. Вольны распоряжаться своей судьбой и жизнью. Кто не хочет принять бой, может покинуть корабль. В ваше распоряжение будут предоставлены катера. Вам будет выдано продовольствие — его хватит, чтобы достичь ближайшего населенного пункта. Итак, кто хочет уйти, — капитан пристально оглядел стоящих перед ним людей, словно подозревая каждого в дезертирстве, — уходите. Скатертью дорожка! — на неожиданно высокой ноте прокричал он и тут же смолк, словно устыдившись своей несдержанности. — Единственное, о чем я прошу, — после минутной паузы произнес он тихо и все еще будто смущенно, — на чем настаиваю, чего требую — молчать. Всегда, всюду, всю жизнь. До самого смертного часа. Зачем? Не знаю, — проговорил он устало и беспомощно смолк. — Я не философ, — с усилием продолжал он. — Скажу одно: лишь та жертва дойдет до всемогущего господа нашего, которая приносится в тайне от сторонних глаз и ушей. Помните это. Не преступайте завета господнего. Иначе труды и жертвы наши пропадут втуне. Да будут прокляты те, кто выдаст тайну! — Глаза Мурлеттера снова лихорадочно заблестели, голос звучал торжественно и сильно. — А тем, кто останется, — вечная слава! Вечная слава линкору смерти! Пусть же живет и здравствует наша несчастная далекая Родина! — В глазах капитана блеснули слезы.
Ошарашенные люди подавленно молчали. "Он сошел с ума! Сначала капитан Георг, теперь Мурлеттер", — эта мысль мелькнула у многих. В этом их убеждали последние слова капитана да и самый ею вид: горящие глаза, срывающийся голос.
Новый помощник капитана Гельмут фон Валлорита, как положено, скомандовал экипажу "смирно" и отдал честь командиру корабля.
Фон Валлорита носил монокль на правом глазу. Отдавая честь, он случайно задел рукой хрупкое стеклышко. Оно обреченно звякнуло о металл палубы, но не разбилось, а покатилось к краю. Десятки глаз завороженно следили за его прихотливым кружением. Никто не решился нарушить строй. Но вот маленькое стеклышко прощально звякнуло и нырнуло за борт.
Бог весть, как родятся в мозгу человеческом прихотливые связи между, казалось бы, далекими вещами и событиями? Пустяк как будто — человек обронил в море монокль. Но этот пустяк глубокой болью отозвался в измученных душах. Люди, стоявшие на палубе, ощутили себя как никогда прежде слабыми и потерянными. Заблудившимися где-то на краю земли, позабывшими дорогу домой. В бессильной злобе взирали они на мрачно серевшие окрест каменистые горы, равнодушные скалы и безжалостные ледники, погруженные в вековой сон. Что им за дело до несчастных скитальцев?
В тот же день на катер погрузились восемьдесят шесть человек. Из них двое офицеров и двадцать унтерофицеров. Среди последних был и известный нам Вилли Унтермайер.
Остальные тоже были бы не прочь расстаться с проклятым линкором, но им думалось, что теперь уже торопиться не к чему. Не сегодня-завтра, казалось им, командир сам убедится в бессмысленности принятого им решения. Жить, а тем более пытаться бороться в том положении, на которое они себя обрекли, невозможно. Да и нужно ли? Линкор смерти изжил себя, и ни к чему цепляться за призрак. Эта мысль настолько очевидна, что доступна даже безумцу. Ясностью своей она осветит туман помутившегося рассудка, и корабль наконец сделает единственно возможное сдастся.
Уходящие торжественно поклялись в присутствии командира хранить доверенную им тайну, после чего загрузили в вещмешки провизию и деловито заняли места на катере. Катер проворно вышел из бухты и взял курс в открытое море.
Конец кошмару! Они свободны! Но радости не было. Свобода пахла предательством, а добровольный уход постыдным дезертирством. "Предатель, я предатель", — эта мысль жгла и душила их всех, лишала покоя и радости жизни. А иных — и самой возможности жизни. Именно так произошло с Вилли Унтермайером.
Всю ночь катер держал курс на восток, стремясь отойти на безопасное расстояние от скалистого, изрезанного рифами и фьордами побережья и благополучно достичь пролива Ле-Мэр.
Рассвет нехотя сочился сквозь туманную дымку на горизонте. Суши больше не видно. В скудном предутреннем свете люди с трудом узнавали лица товарищей, заросшие густой многодневной щетиной.
— Неизвестное судно за нами, — вдруг выкрикнул кто-то.
Все как по команде обернулись, затаив дыхание.
— Линкор смерти!