Мирабо: Несвершившаяся судьба
Шрифт:
Утолив желание, маркиз де Мирабо перевоплощался в рассудительного человека и терроризировал жену без всякого снисхождения. Потом его вновь захватывало эротическое безумие, не был он огражден, разумеется, и от прочих бредней. Хозяйственные проблемы так и остались нерешенными, а появление каждого ребенка увеличивало и без того серьезные расходы.
В Мирабо отправили управляющего, который сумел извлечь из имения доходы, и семейство временно поселилось в Совбёфе, под Лиможем.
Маркиз де Мирабо хотел реализовать свои идеи в области агрономии; он оказался достаточно умен, чтобы восстановить
Периоды бездействия, вызванные беременностями жены или прекращением полевых работ, маркиз де Мирабо заполнял литературной деятельностью. Первый из его трудов, своеобразный памятник гордыне, более подошел бы для заключения, нежели для предисловия: он был озаглавлен «Политическое завещание» и выдержан на октаву выше обычного стиля.
Дворянин, рассуждающий, как король, обычно вызывает смех.
Маркиз де Мирабо всегда чувствовал себя выше смешного; он, столь часто потешавшийся над чужими предрассудками, с благоговейным уважением относился к своим собственным, возможно, потому, что они так мало походили на общечеловеческие.
Этот малоизвестный период был урожайным на записки, мемуары, размышления.
В то время как живот маркизы регулярно округлялся, мозг будущего отца постоянно кипел.
С 1744 по 1748 год родилось четверо детей: один мальчик даже какое-то время воплощал собой надежду рода.
Эта мечта о будущем продлилась недолго: по иронии судьбы, первый сын литератора в полтора года выпил бутылочку чернил и умер в результате отравления.
Тем временем для финансирования капиталовложений пришлось вырубить практически все леса; операция завершилась с положительным сальдо, позволившим вернуться в Париж, а потом в Биньон, сильно пострадавший от запустения.
Когда в 1748 году семья поселилась в замке Биньон, маркиза де Мирабо была, как обычно, беременна.
9 марта 1749 года у нее начались схватки.
После особенно трудных родов она произвела на свет второго мальчика.
У новорожденного были огромная голова, вывернутая нога и уздечка на языке; побаивались, что он так и не научится говорить. Зато у него имелись два полностью сформировавшихся зуба.
Его окрестили 16 марта. Из купели его приняли бабка по матери, маркиза де Вассан, и дядя, маркиз де Пермангль. Мальчика нарекли Оноре Габриэлем.
Начиналась новая глава в истории рода Мирабо.
Глава вторая
ОТЕЦ И СЫН (1749–1772)
Я часто говорил, что если бы мой старший сын не явился на свет там, куда никто не забирался, я бы счел его гулевым.
Он был всего лишь беспризорным ребенком, блудным сыном прекрасного рода.
Первые годы жизни Оноре Габриэля де Мирабо исхожены исследователями вдоль и поперек и приукрашены до такой степени, что сделались легендой. Не хватает только змей младенца Геракла.
Сам Мирабо изощрялся
В семье Мирабо царил культ красоты; она казалась наследственной; девочки обещали сделаться хорошенькими, тогда как мальчик с самого рождения казался чудовищем со своей огромной головой и приоткрытым ртом, в котором уже торчали два зуба.
В три года произошло новое несчастье: в крае свирепствовала оспа, и не привитый ребенок заразился. Малосведущая в медицине, госпожа де Мирабо натерла сына какой-то мазью, чтобы с лица поскорее сошли корочки; от этого остались шрамы и припухлости, превратившие свежее личико в страшную рожу. Маркиз де Мирабо отныне смотрел на сына с ужасом. «Твой племянник уродлив, как отпрыск Сатаны», — писал он Бальи.
Со временем личико бедняги приняло более человеческий вид; тогда отец, выискивавший сходство, безоговорочно решил, что в его сыне нет ничего от Мирабо. «Вылитый дед — жуткий г-н де Вассан», — уверял он.
Обрести в облике своих детей напоминание о ненавистных родителях жены было для маркиза суровым испытанием. Он заранее отказал в своей любви сыну, который должен был стать продолжателем его рода. Будучи пристрастен к внешности, он оказался неспособен оценить моральные качества старшего сына, упорно предпочитая ему младшего — Бонифация, родившегося в 1754 году и оставшегося в истории под прозвищем Мирабо-Бочка.
Однако юный Оноре Габриэль очень рано стал проявлять свои дарования. Отец, недоброжелательный свидетель, признает в своих письмах, что уже в пять лет мальчик удивлял своими познаниями своего первого гувернера, некоего Пуассона. Этот парижский адвокат без клиентов был счастлив получить место воспитателя.
В семь лет Оноре Габриэль принял таинство конфирмации; он выказал расположение к религии, непродолжительное время восхищал всех своим благочестием и накладываемыми на себя наказаниями; но припадок фанатизма прошел очень скоро, и мальчик зарекомендовал себя как лгун и пустозвон.
Маркиз де Мирабо окончательно поставил на нем крест: «Видно, этому созданию никогда не унаследовать характер нашего рода… Старший из моих сыновей запятнает свое имя; это явно ущербный ребенок, мне кажется, что он неизлечимый безумец, маньяк… Теперь я вижу природу этого создания и не думаю, что из него что-нибудь выйдет…»
Воистину, нет пророка в своей семье. Любой литератор бы смягчился, заметив дарования сына, наделенного превосходной памятью — но не маркиз де Мирабо. А ведь мальчик сызмальства усвоил всю науку знаменитого Пуассона. Что же касается языков, истории и философии, то он в свои двенадцать лет знал их лучше, чем иной в шестнадцать; он научился комедианствовать и, по признанию отца, не знал в этом равных. Но его склонность ко лжи развивалась столь же быстро, и маркиза это удручало: «Мне нет дела до математики, физики или языков; мне важно, чтобы при первой же произнесенной им лжи его так припечатали каленым железом, чтобы остался шрам».