Мираж
Шрифт:
— Его расстреляли, как троцкиста.
— И вы выбрали меня?
— Да.
— Главное условие моего участия в вашей судьбе — мы не занимаемся Кутеповым, забываем всё, что вы знаете. Короче: я не хочу спасать Кутепова. Вы согласны?
Леонтий заметил некоторую короткую внутреннюю борьбу у собеседника, но всё же Зайцевский почти мгновенно согласился.
Тогда Дымников объяснил ему план ближайших действий. Он увозит Зайцевского на ночь, вернее, до завтрашнего полудня к себе в загородный дом. На днях там поставили телефон, и можно связаться. Кроме всего необходимого, в загородном доме имеется патефон с пластинками и радио. Главное: кроме Леонтия, о Зайцевском не знает никто, в том числе работник «Русской справки», дежуривший у окошка.
— Я один буду в том доме?
— Во-первых, у вас, по-видимому, есть оружие, а во-вторых, у меня важное вечернее свидание, после которого я приеду к вам. Только не вздумайте в нервных раздумьях подозревать меня в предательстве. Я могу сдать вас в любую минуту. Хоть сейчас.
— Я согласен с вашим планом, Леонтий Андреевич.
— Едем. Для своего работника я придумаю что-нибудь.
Вышли в приёмную и в ту же секунду услышали громкий голос Мохова, разговаривавшего по телефону:
— У тебя, кисулечка, конечно, память девичья, но мой адрес ты должна помнить: бульвар Сен-Мишель, 21, квартира 15. Жду с девяти, даже раньше. Всё будет отлично...
Подождали, пока Мохов закончил разговор, и Дымников объяснил, что едет на квартиру клиента, у которого оказались какие-то непонятные письма из России.
На улице, ожидая такси, Дымников сказал:
— Шофёр, скорее всего, русский офицер — поэтому о деле ни слова. Я назову фиктивный адрес, потом пересядем.
3
Утром 25 января Кутепов уехал за город в гости к знакомым. В толпе гостей его нашёл офицер, которому полковник Зайцов поручил с завтрашнего утра с машиной дежурить при генерале.
— Пожалуйста, завтра не беспокойтесь и ко мне не приезжайте, — вежливо отказался Кутепов. — Я уеду из Парижа искать дачу, а утром пойду в Галлипольскую церковь на панихиду по генералу Каульбарсу, — и, уже отходя от офицера, почему-то остановился и добавил: — А по мне, надеюсь, вы не будете служить панихиды.
Дома его ждала записка в конверте без обратного адреса:
«Дорогой А.П.
Разговор о недавно полученном наследстве нам необходимо продолжить вдвоём и немедленно. Это в наших интересах.
Ваш М.»
Генерал немедленно позвонил по телефону.
— Добрый день. Говорит Кутепов. Это вы таинственный М.? — оба посмеялись. — Давайте завтра с утра вместе прогуляемся до церкви. Я буду на перекрёстке Русселе и Удино ровно в десять тридцать.
4
Дымников не успел проанализировать, какую роль в дальнейших событиях сыграло подсознание, предсознание, сознание, и действовало ли здесь Я или ОНО. В начале 10-го он вошёл в дом к Мансуровым, увидел Любу во всей девичьей прелести, сознающей самое себя, о чём говорили и длина и покрой юбки в обтяжку, и кофточка, подчёркивающая форму груди, но всё это не вязалось с удивлённо отчаянным взглядом, привезённым из России. «Зачем они всё это делают с людьми? Отнимают всё, изгоняют из домов, по морозу везут в Сибирь? Почему Бог допускает это?» — спрашивала она его уже не раз.
Теперь эти её слова снова звучали в ушах, но одновременно он слышал и хозяйку, обращающуюся к мужу: «Ты же собирался куда-то завтра с утра к десяти тридцати». Мансуров ответил, что она неправильно поняла — не он, а кто-то другой собирался. Разговор о тех деньгах. Леонтий вспомнил, с каким вниманием Зайцевский выслушивал адрес, который Мохов будто бы выкрикивал в телефон. Он представил Зайцевского в пустом доме, отягчённого страшным знанием, которое можно продать и получить прощение, деньги, награду, безопасность... И его сомнения — удастся ли? А если ГПУ? Дымников смотрел на Любу, потрясённый словами «десять тридцать». Она — дочь участника этого чёрного дела? Да, но он и сам пытался это сделать...
— Александр Валерьянович, Люба, простите, — обратился он к хозяевам, — с моей нервной системой после путешествия до сих пор не всё в порядке. Только сейчас вспомнил — важнейшее дело. Если пропущу — могу много потерять. Разрешите позвонить.
Бывший его частный сыщик Пьер Понсар, которого он называл лучшим французом, ныне сержант полиции, оказался дома. Договорились, что Леонтий заедет за ним на своём «Рено». Прощаясь с Любой, подумал, что невозможно уберечь девушку от зла жизни — она рождается уже во зле.
Позвонил и Зайцевскому. Отметил его странный голос — не то чтобы испуг, но какая-то неловкость пробивалась сквозь слова. Наверное, не хотел с ним говорить, но ответил бодро: «Слушаю Вертинского».
С Понсаром сначала заехали на бульвар Сен-Мишель. Пьер поднялся на второй этаж и, вернувшись, сообщил, что Мохов уехал на своём «Ситроене» — недавно купил подержанный.
— Опаздываем, — печально констатировал Дымников.
— Всё будет хорошо, — возразил сержант милиции; он был в форме и при оружии. — Мы во Франции, а не в России.
В Севре остановили машину на параллельной улице за квартал до виллы Леонтия. Шли к дому, как бы вырисовывая ногами букву зет. Безлюдье, собаки, отзвуки радио издалека, но почти во всех домах светятся окна.
— Вот его «Ситроен», — сказал Дымников, указывая на машину, приткнувшуюся к тротуару дома за два до его виллы. — Надо бежать.
Калитка открыта, в окнах свет, громкие звуки радио — трансляция оперы «Кармен», — слишком громкие. И щелчок выстрела. В окне метнулась тень.
Пьер и Леонтий встали по сторонам тяжёлой входной двери, закрытой на ключ.