Мираж
Шрифт:
В Ново-Алексеевке Кутепова ждала телеграмма Главнокомандующего: войска покидают Северную Таврию и занимают оборону на перешейках. Кутепов руководит этой операцией.
Происходящее возникает из происшедшего. Прячется в человеке увиденное, задуманное, пережитое, заставлявшее волноваться, и приходит час, когда всё это врывается в сознание и требует поступка. Несколько дней боев в окружении, в полной неизвестности о положении на фронте, жуткая поездка через ночную степь, этот Будённый...
Кутепов прибыл в Севастополь и немедленно явился во дворец к Врангелю. Он был готов к самому резкому, даже грубому разговору, но Главнокомандующий легко соглашался со всеми предложениями генерала и в заключение сказал:
— Я поручаю вам всю оборону Крыма и контроль за эвакуацией.
Вагон Кутепова, куда он вернулся после этого разговора, стоял на привычном месте, с которого открывался вид на Южную бухту, на пассажирскую пристань, где готовилась к отплытию «Марианна».
Последний раз приехали за хлебом и прощались. Приехал и старый знакомый Заботин. Сказал Дымникову:
— Прощевайте, Леонтий Андреевич. Оставаться вам нельзя. Это я с вашей помощью от Кутепова прятался. Пусть вам там живётся хорошо. Может, ещё и вернётесь.
— А может, и вы мировую революцию устроите, и мы с вами в Европе встретимся, — усмехнулся Леонтий.
— Может, и устроим, — рассмеялся Заботин.
Приехали в Севастополь, на пристань, заняли каюты.
До отплытия оставалось ещё более двух часов. Ядвига уже разбирала вещи. Леонтий после некоторых раздумий сказал Марысе, что решил пойти на прощание в Петропавловский собор.
— Я обязан это сделать, — говорил он. — Иначе не буду себя уважать. На Днепре мне спас жизнь Воронцов не ради дружбы со мной, не ради какого-то там офицерского долга, а потому что он глубоко верующий человек. Христианин спас христианина, исполняя долг перед Богом. Сейчас он на фронте — я не могу с ним попрощаться, не могу выразить свою глубочайшую человеческую благодарность. Поэтому я должен пойти в храм, помолиться за него, поставить свечку. Пусть Бог поможет и ему выйти живым из этой ужасной войны. Это займёт у меня не больше часа.
Марыся не возражала.
Леонтий ушёл, сопровождаемый неожиданно поднявшимся сильным ветром, взбудоражившим воду в заливе. На пристани появились торопящиеся пассажиры и среди них почему-то её надоедливый конкурент, с которым все дела уже были покончены.
— О чём нам говорить, — сказала она ему. — Хлеб давно в трюме. Вот с Витенькой я поговорю. Прощай, мой хороший мальчик. Расти большой, умный и сильный. Я тебя всегда буду помнить и любить. Мы с тобой встретимся, когда ты вырастешь, и я найду тебе самую красивую невесту.
Отец с сыном попрощались и отошли. Их кто-то ждал. Не прошло и минуты, как мальчик снова подбежал к Марысе.
— Тётя Марина, папа просил, чтобы вы это письмо передали на почту в Константинополе. Он сам забыл вам передать, а теперь стесняется подойти.
— Хорошо, Витенька. Обязательно передам, — сказала она и положила конверт в сумочку.
Исчез мальчик и его сопровождающие. Марыся ушла в каюту. По почти опустевшей пристани протопали человек шесть солдат контрразведчиков во главе с капитаном, а через несколько минут вышли, ведя под руки испуганную Марысю, вслед ей что-то кричала со слезами Ядвига.
Эту сцену Кутепов увидел в окно и узнал женщину — та самая шпионка то ли польская, то ли большевистская. Приказал, чтобы к нему вызвали капитана, а солдат остановили. Тот явился серьёзный и немного удивлённый успехом своей операции.
— Знаете, кто я? — спросил генерал.
— Так точно, ваше превосходительство. Командующий армией генерал Кутепов.
— Я назначен начальником всей обороны Крыма. Мне подчиняются все войска и вся эвакуационная служба. Поэтому я и вызвал вас. За что арестовали даму?
— Явный шпионаж. У неё в сумочке обнаружено вот это.
Капитан достал разорванный конверт, вынул из него сложенный вчетверо лист плотной бумаги, передал Кутепову. Объяснять было нечего — бумага говорила сама.
— Полный план Перекопских укреплений и расположение всех артиллерийских батарей. Даже с указанием калибров.
— Что собираетесь делать, капитан?
— Я хотел отвести для допроса...
— Какой ещё допрос? Вы теперь знаете, кто я, и обязаны выполнять мои приказы. Шпионку немедленно повесить. Немедленно! Здесь. На берегу.
— Ваше превосходительство, днём... женщину...
— Да. Вы правы. В газетах уже писали, что детям вредно видеть повешенных по моему приказу. Тогда расстреляйте. Там, за пакгаузом. Тело можете отдать родственникам или кому там. Пусть везут куда хотят. Рапорт об исполнении приговора жду через десять минут.
Леонтий вернулся, когда тело Марыси внесли в каюту. Глаза её, все понимавшие и так радостно вбиравшие Жизнь, были закрыты. На левой груди алел цветок смерти с оранжево-красными лепестками окровавленных клочьев кофточки. Убийца стрелял аккуратно.
Леонтий обливал слезами и целовал её холодные ноги, её леденеющие щёки, которые столько ночей были рядом, касались его лица. Не стало единственной в мире женщины, не только помогавшей ему выжить в это ужасное время, но и открывшей ему красоту и счастье жизни.
Он вышел на палубу. Ветер прекратился, море притихло, словно ожидая его слова. И он сказал кому-то невидимому: «У меня не было цели в жизни — теперь есть: убить Кутепова. Не просто убить, а уничтожить, превратить в ничто, чтобы понял перед смертью, что он лишён звания человека, чтобы испил чашу, наполненную кровью убитых им».