Мировая революция и мировая война

Вадим Роговин

Том 6. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И МИРОВАЯ ВОЙНА

Введение

В данной книге рассматриваются политические события в СССР и во всём мире, происходившие в канун второй мировой войны.

Первая часть книги посвящена анализу экономических, социальных, политических и духовно-идеологических процессов в СССР непосредственно после великой чистки 1936—1938 годов, т. е. тогда, когда окончательно сформировался тот общественный строй, который обычно называют сталинизмом. Рассматривая основные сферы социально-экономической и общественно-политической жизни СССР

в том виде, как они сложились в предвоенные годы, мы получаем возможность раскрыть социальную анатомию сталинистского режима, отделить те его черты, которые отошли в прошлое со смертью Сталина, от тех, которые сохранились в несколько модифицированном виде на протяжении последующих десятилетий и определили в конечном счёте распад СССР и реставрацию капитализма в его бывших республиках.

Во второй части книги анализируются политические события, которые развёртывались во второй половине 30-х годов на международной арене. Мне хотелось бы, не предваряя освещение этих событий какими-либо оценками, высказать лишь некоторые соображения, касающиеся заключения советско-германского пакта — события, наложившего неизгладимый отпечаток на весь дальнейший ход мировой истории.

Как известно, вплоть до конца 80-х годов в СССР накладывалось жёсткое табу на любую попытку пересмотра сталинистских оценок пакта «Молотов — Риббентроп», обозначившего коренной поворот в советской внешней политике и в международном коммунистическом движении. Такое положение, казалось бы, изменилось в 1989 году, когда I съезд народных депутатов СССР образовал комиссию под председательством А. Яковлева, которой было поручено дать политическую и правовую оценку пакта, подписанного Молотовым и Риббентропом 23 августа 1939 года. Спустя полгода Яковлев изложил на II съезде народных депутатов результаты работы этой комиссии.

Как и в предыдущих томах исследования «Была ли альтернатива сталинизму в СССР и международном коммунистическом движении?», я не вступаю в этой книге в прямую полемику с историческими версиями и мифами, сконструированными прежними и нынешними фальсификаторами истории. Единственное исключение сделано мною по отношению к данному докладу Яковлева, поскольку он является своего рода государственным документом (основные его выводы вошли в постановление, принятое тогдашним высшим органом власти СССР) и одновременно — последним словом советской историографии, принадлежащим к тому же главному идеологу «перестройки».

По ходу изложения будут рассмотрены наиболее вопиющие ошибки, выдумки и передержки, содержавшиеся в докладе Яковлева. Здесь же я остановлюсь только на одном примере, касающемся «методологии» этой работы. Отказавшись от классового анализа и социальных оценок важнейших исторических событий, Яковлев подменил их словами о том, что при подписании пакта оказались нарушенными «какие-то глубинные элементы демократического мироощущения в целом». Эти «нарушения» он связывал с тем, что «предвоенные события развивались в другой (чем ныне.— В. Р.) системе координат. Тогда страны ещё не осознали себя в едином потоке человечества; ни общеевропейские, ни общемировые идеалы справедливости и гуманизма не пробились к общественному и государственному сознанию… Судьбы мира решались замкнутыми группами политиков и политиканов с их амбициями и отстранённостью от масс» [1].

Весь этот набор высокопарных фраз призван был создать впечатление, что названные негативные тенденции в международных отношениях преодолены или по крайней мере преодолеваются на путях горбачёвско-яковлевского «нового мышления». Сегодня, в свете исторического опыта 90-х годов, мы вправе поставить следующие вопросы: кем в наши дни вершатся «судьбы мира»? Какими глобальными или региональными «идеалами» были вдохновлены такие события, как междоусобные войны в республиках Закавказья, Таджикистане или в странах, возникших после распада Югославии? На основе какой «системы координат» произошли чеченская бойня или расстрел российского парламента, одобренный лидерами капиталистического мира, ратующими за «демократию» и «правовое государство»?

С учётом всего исторического опыта нашего столетия становится особенно ясно, что заключение советско-германского пакта 1939 года представляло одно из самых зловещих сталинских преступлений, коварную политическую сделку, путь к которой прокладывался двумя тоталитарными диктаторами на протяжении длительного времени. Во второй части книги я пытался показать, как в ходе секретных переговоров, предшествовавших подписанию пакта, замыслы Сталина и Гитлера приобретали всё более конкретные очертания, как партнёры по переговорам постепенно приоткрывали свои карты, двигаясь от обтекаемых формулировок типа «выяснение отношений» ко всё более откровенному раскрытию своих экспансионистских замыслов.

История подготовки пакта и само его содержание наглядно опровергают миф об «идеологизированном» характере сталинской внешней политики, якобы связанной преемственностью с большевистским курсом на международную социалистическую революцию. В действительности Сталин руководствовался не какими-либо идеологическими мотивами, никогда не игравшими существенной роли в его внешней и внутренней политике, а чисто геополитическими соображениями. Привнесение в переговоры «идеологических» мотивов, как сможет убедиться читатель этой книги, осуществлялось нацистскими политиками и дипломатами, которые не раз говорили своим советским партнёрам об «общности» интересов Германии и СССР, как государств, враждебных западным демократиям по всему своему духу. Подобная политическая демагогия ставила целью подчеркнуть близость тоталитарных режимов в противовес «плутократическим» державам.

Советско-германское «сближение» являлось целью Сталина с момента прихода Гитлера к власти. Что же касается Гитлера, то, по его собственным словам, он принял «решение идти вместе со Сталиным» осенью 1938 года [2]. Немаловажными факторами в принятии этого решения было его восхищение личностью Сталина (см. гл. XVIII) и презрение к лидерам буржуазно-демократических государств. «Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен, а я их узнал в Мюнхене, окажутся слишком трусливыми, чтобы напасть [на нас]»,— говорил он 22 августа 1939 года своим генералам [3].

Конечно, не одна лишь воля двух тоталитарных диктаторов определила расстановку политических сил в начале второй мировой войны. Сам советско-германский союз оказался возможным потому, что в центре тогдашней мировой политики стояли не противоречия между СССР и его капиталистическим окружением, а противоречия между главными капиталистическими державами, выступавшие порождением глубокого кризиса, который мировой капитализм переживал в 30-е годы. Острота этих межимпериалистических противоречий была так велика, что исключала создание единого антисоветского блока крупнейших капиталистических государств.

Как свидетельствуют многочисленные исторические документы, в 1939 году, когда Сталин сделал окончательный выбор в пользу советско-германского альянса и тем самым, по мнению историков типа Яковлева и Волкогонова, оттянул нападение Германии на СССР, никакой непосредственной военной угрозы Советскому Союзу со стороны Германии не существовало. Гитлеровское политическое и военное руководство не чувствовало себя готовым к войне с СССР и поэтому даже не разрабатывало в то время планов такой войны.