Миры Айзека Азимова. Книга 3
Шрифт:
— Дайте пройти. Дорогу! Полиция!
Люди расступились. За спиной Бейли слышалось:
— …Разобрать их… винтик за винтиком… потихоньку расколоть по швам…
Кто-то засмеялся.
Бейли стало не по себе. Город был верхом совершенства с точки зрения эффективности и целесообразности, но это накладывало определенные обязательства на его обитателей. Они должны были жить в строгом соответствии с заведенным порядком и могли распоряжаться своими жизнями лишь под жестким научным контролем. Временами стройная система строгих запретов рушилась и страсти вырывались наружу.
Бейли вспомнил Барьерные бунты.
Причины для
Ведь нельзя же было пнуть то, что называлось «правительственной политикой», или ударить какой-нибудь лозунг типа «Повысим производительность за счет труда роботов!»
Правительство определяло сложившуюся ситуацию как усиливающиеся муки нарождения нового. Оно печально качало своей коллективной головой и уверяло население, что после неизбежного переходного периода для всех наступит новая, лучшая жизнь.
Но движение медиевистов расширялось вместе с нарастанием процесса деклассификации. Люди доходили до отчаяния, и тогда чувство горькой безысходности с легкостью превращалось в жажду разрушения.
Вот и сейчас лишь минуты могли разделять сдерживаемую враждебность толпы от внезапной вспышки кровавой оргии уничтожения.
Бейли отчаянно пробивался к силовой двери.
Глава 3
Происшествие в обувном магазине
Внутри магазина народу было меньше, чем снаружи. Директор заведения с похвальной предусмотрительностью включил силовую дверь, как только почувствовал неладное, тем самым преградив путь потенциальным нарушителям спокойствия. Правда, зачинщики скандала, оставшиеся внутри магазина, тоже не могли пройти через нее, но это было меньшим злом.
Бейли прошел сквозь силовую дверь, открыв ее с помощью офицерского нейтрализатора, и тут неожиданно обнаружил, что Р. Дэниел все еще следует за ним по пятам. Робот держал в руках свой собственный нейтрализатор, меньше и аккуратнее стандартной полицейской модели. Директор магазина тут же подскочил к ним и громким голосом начал объяснять:
— Господа полицейские, мои продавцы были направлены ко мне городской администрацией. Я действую сугубо в рамках своих законных прав.
В глубине магазина стояли, как истуканы, три робота. Возле силовой двери собралось несколько взволнованных женщин.
— Хорошо, — решительно сказал Бейли, — так что же все-таки здесь происходит? О чем весь этот сыр-бор?
Одна из женщин пронзительно заверещала:
— Я зашла купить туфли. Разве я недостойна, чтобы меня обслуживал приличный продавец? У меня что, нереспектабельный вид?
Ее одежда, особенно шляпка, были настолько экстравагантны, что последний вопрос звучал более чем риторически. Сердитый румянец, заливший ее щеки, проступал сквозь наложенный толстым слоем макияж.
— Если нужно, я сам обслужу ее, — начал директор, — но я не в состоянии обслуживать всех. Мои люди в полном порядке. Это подготовленные специалисты. У меня есть их техпаспорта и гарантийные талоны…
— Талоны! — вскричала женщина и, повернувшись к остальным, резко засмеялась. — Вы только послушайте его! Он называет их людьми! С тобой-то все в порядке? Они не люди. Они ро-бо-ты! — проговорила она, растягивая слоги. — И я скажу тебе, что они делают — вдруг ты не знаешь. Они отнимают у людей работу. Они вкалывают бесплатно. Потому-то правительство и защищает их всегда. А из-за этого семьям приходится жить в бараках и есть бурду из сырых дрожжей. Приличным трудолюбивым семьям. Если бы я была боссом, мы бы живо покончили со всеми этими ро-бо-та-ми. Можете не сомневаться!
Остальные женщины заговорили одновременно, перебивая друг друга, а за силовой дверью нарастал шум не думающей расходиться толпы.
Всем своим существом Бейли ощущал, не мог не ощущать, присутствие стоявшего рядом Р. Дэниела Оливо. Он посмотрел на продавцов. Это были изготовленные на Земле и даже по земным меркам недорогие модели. Просто роботы, владевшие несколькими несложными операциями. Они знали номера всех моделей обуви, их цены и имеющиеся в наличии размеры. Они могли следить за колебаниями ассортимента, возможно, лучше, чем любой человек, поскольку у них не было никаких других забот. Могли рассчитать, какие заказы нужно сделать на следующую неделю, могли снять мерку с ноги клиента.
Сами по себе они были безобидны. В массе — невероятно опасны.
Еще вчера Бейли не поверил бы, что сможет так глубоко сочувствовать этой женщине. Да что там вчера, два часа назад. Он ощущал близость Р. Дэниела, и ему не давал покоя вопрос: «Сможет ли этот робот заменить рядового сыщика класса С-5?» При мысли об этом он представил себе бараки, ощутил вкус дрожжевой похлебки, вспомнил своего отца.
Его отец был физиком-ядерщиком и по своему классу принадлежал к высшему обществу Города. Как-то на силовой станции произошла авария, и ответственность за нее легла на отца. Его деклассифицировали. Бейли не знал подробностей: это случилось, когда ему шел второй год.
Но он помнил бараки своего детства; то гнетущее коммунальное существование у самой черты бедности. Он совершенно не помнил своей матери: после случившегося она прожила недолго. А вот отца он помнил хорошо — отупевшего от пьянства, надломленного замкнутого человека, иногда говорившего о прошлом охрипшим прерывающимся голосом. Он умер, так и не восстановленный в своих правах, когда Лайджу было восемь. Маленький Лайдж и две его старшие сестры переехали в детдом одного из секторов. Детский этаж, как его называли. Брат его матери, дядя Борис, сам был слишком беден, чтобы воспрепятствовать этому.
Так что жизнь легче не стала. Непросто было и в школе — без унаследованных от отца привилегий.
И вот теперь он оказался в центре скандала, грозившего перерасти в крупные беспорядки, и вынужден был усмирять простых людей, которые в конечном счете всего лишь боялись деклассификации — своей и своих родных, а этого боялся и он сам.
— Давайте успокоимся, мадам. Продавцы ведь не сделали вам ничего плохого, — сказал он ровным голосом умолкнувшей женщине.
— Конечно, не сделали. И не сделают, — раздалось сопрано женщины. — Думаете, я позволю, чтобы они прикасались ко мне своими холодными сальными пальцами? Я думала, что здесь со мной будут обращаться как с человеком. Я живой человек и имею право, чтобы меня обслуживали люди. И вообще, у меня дома двое ребятишек. Ждут меня, чтобы идти на ужин. Не могут же они пойти в столовую одни, будто сироты! Мне нужно выйти отсюда.