Миры Айзека Азимова. Книга 4
Шрифт:
— Ах так. У вас интересная манера мыслить, мистер Бейли. Мне бы подобное и в голову не пришло. Значит, по-вашему, окажись я перед выбором: признать себя не самым лучшим специалистом или признаться, что я виновен в робийстве, как вы это называете, я бы сознательно выбрал второе!
— Нет, доктор Фастольф, я представляю себе это совсем не так упрощенно. Разве не может быть, что вы обманываете себя, считая, будто вы далеко превосходите остальных робопсихологов, будто у вас нет и не может быть соперников, и вы отчаянно цепляетесь за эту веру,
Фастольф засмеялся, но в его смехе проскользнуло раздражение.
— Ничего подобного, мистер Бейли. Вы попали пальцем в небо.
— Подумайте, доктор Фастольф. Вы абсолютно уверены, что никто из ваших коллег не способен с вами сравниться?
— Таких, кто хоть что-то знает о человекоподобных роботах, крайне мало. Создание Дэниела положило начало совершенно новой профессии, у которой даже названия нет. На Авроре кроме меня нет ни одного робопсихолога, понимающего, как работает позитронный мозг Дэниела. Доктор Сартон понимал. Но он умер. А кроме того, в этом он разбирался хуже меня. Ведь теория разработана мной.
— Так, конечно, и было, но ведь вы не можете сохранять за собой исключительное право собственности на нее. Неужели с ней никто не знаком?
Фастольф отрицательно покачал головой:
— Никто. Я никого ей не обучал, и я хотел бы посмотреть, как кто-нибудь из ныне живущих робопсихологов попробовал бы самостоятельно ее разработать!
Бейли спросил досадливо:
— А что, если есть талантливый молодой человек, только что с университетской скамьи, еще никому неизвестный, но…
— Нет, мистер Бейли. Нет. О таком молодом человеке я бы знал. Он бы стажировался в моей лаборатории, он бы какое-то время работал со мной. В данный момент такого молодого человека не существует. Со временем он появится. И возможно, не один. Но пока его нет!
— Значит, если бы вы умерли, новая наука умерла бы с вами?
— Мне всего только сто шестьдесят пять лет. Естественно, по метрическому календарю, то есть по вашему земному счету мне примерно сто двадцать четыре года. По меркам Авроры я еще относительно молод, и нет никаких медицинских оснований полагать, что я прожил хотя бы половину своей жизни. Не так уж редко люди доживают до четырехсот лет — метрических, естественно. У меня еще достаточно времени, чтобы найти себе учеников.
Они кончили есть, но продолжали сидеть за столом. И никто из роботов не подошел убрать со стола. Казалось, напряженный обмен репликами двух людей совершенно их обездвижил.
Прищурившись, Бейли сказал:
— Доктор Фастольф, два года назад я побывал на Солярии. Там у меня создалось четкое впечатление, что соляриане в целом — самые искусные робопсихологи и робоконструкторы на всех космомирах.
— В целом, пожалуй, и так.
— И никто из них не мог бы это сделать?
— Никто, мистер Бейли. Искусность их ограничивается роботами, которые в лучшем случае модернизированы
— Но как вы можете быть в этом уверены?
— Вы ведь были на Солярии, мистер Бейли, и, следовательно, знаете, что соляриане избегают всяких личных контактов и общаются друг с другом исключительно с помощью трехмерной проекции, кроме абсолютно неизбежных встреч для совершения полового акта. И вы думаете, что кому-то из них могла прийти мысль создать робота, настолько внешне неотличимого от человека, что его вид их невыносимо раздражал бы? Сходство с человеком заставило бы их избегать его, а в таком случае для чего бы он им понадобился?
— Ну а если есть отдельные соляриане, которых человеческое тело не отталкивает? Вы же не станете отрицать такой возможности?
— Я и не отрицаю, но в этом году на Авроре не было граждан Солярии.
— Ни одного?
— Ни одного! Контакт с аврорианцами им тоже неприятен, и сюда они прилетают в крайне редких случаях, если того требуют дела. Они избегают посещать и все остальные миры. А уж если вынуждены прилететь, то остаются на орбите и ведут переговоры с нами с помощью электроники.
— В таком случае, — сказал Бейли, — если вы и только вы — тот единственный человек на всех мирах, кто мог бы это сделать, Джендер был убит вами?
— Не верю, чтобы Дэниел не поставил вас в известность, что я это отрицаю.
— Он мне сказал, но я хотел услышать, что скажете вы.
Фастольф скрестил руки на груди и нахмурился. Потом процедил сквозь стиснутые зубы:
— Хорошо, я скажу вам: я этого не делал.
Бейли покачал головой:
— Я верю, что вы верите своим словам.
— Верю. И совершенно искренне. Я говорю правду. Я не убивал Джендера.
— Но если вы этого не делали, а никто другой сделать этого не мог, значит… Погодите. Не исключено, что я сделал необоснованный вывод. Джендер действительно мертв или меня вызвали сюда под ложным предлогом?
— Робот действительно уничтожен. Вы сможете без помех увидеть его — если, конечно, Законодательное собрание до истечения дня не запретит мне доступ к нему. Но, полагаю, они этого не запретят.
— В таком случае, если вы этого не делали и никто другой сделать этого не мог, а робот действительно мертв, то кто же совершил это преступление?
Фастольф вздохнул:
— Полагаю, Дэниел сообщил вам, что я утверждал при расследовании, но вы желаете услышать это из моих уст.
— Совершенно верно, доктор Фастольф.
— Ну так никто этого преступления не совершал. Умственная заморозка Джендера была вызвана какой-то внутренней неполадкой в позитронных связях.
— Велика ли вероятность такой неполадки?
— Крайне мала. Но раз я тут ни при чем, произойти могло только это.
— Но не логично ли предположить, что вероятность того, что вы лжете, заметно больше вероятности неполадки?