Миры Харлана Эллисона. Т. 3. Контракты души
Шрифт:
Но машинка и в самом деле стучала — тук-туктук-пробел-тук-тук-пробел. Не электрическая машинка, самая обычная старая «Олимпия», таких полным-полно в конторах. Реймонд не доверял электрическим машинкам. Ты останавливаешься, чтобы собраться с мыслями, а они все равно продолжают свирепо шипеть. А стоит тебе положить руки на клавиатуру, чтобы подарить миру блестящий, бессмертный прозаический пассаж, и задуматься всего на одно мгновение, прежде чем нажать на какую-нибудь определенную клавишу, наглая тварь тут же принимается строчить, словно пулемет. Реймонд не доверял электрическим пишущим машинкам; он ни за что не
Впрочем, хватит предаваться безумным мыслям.
Он не может писать и больше никогда не напишет ни одной строчки; а его машинка продолжала весело стрекотать в дальнем углу комнаты.
Ноа Реймонд осторожно заглянул в кабинет и разглядел в темноте силуэт пишущей машинки, на специальной полочке, которую смастерил собственными руками. В окно падал бледный лунный свет, на фоне которого совершенно отчетливо проступала эта самая машинка. Реймонд отказывался видеть, как по клавиатуре мечутся крошечные тени. Он стоял в дверях и просто смотрел на свое рабочее место, одновременно раздумывая о том, что, вероятно, дело зашло намного дальше, чем он думал, когда сделал свое открытие прошлой ночью. Агатовые кляксы прыгали по клавиатуре, вверх-вниз, вверх-вниз, они то появлялись в восковых лунных лучах, падающих из окна, то снова пропадали в темноте, вот одна из них подскочила, сделала сальто, снова скрылась из виду. «У моей машинки перхоть», — это была первая, абсолютно идиотская мысль.
А звук, который издавала старенькая «Олимпия», страшно напоминал пулеметную очередь.
Крошечные черные кляксы работали на машинке со скоростью, превышающей сто пятьдесят словв минуту.
— Слушай, как пишется слово «некромантия»? произнес тоненький, писклявый, хрупкий, птичий голосок. — С двумя буквами «р» или с одной?
Реймонд услышал тихий вздох, словно кто-то стукнулся головой о пустую деревянную шкатулку, а потом — немного задыхаясь — второй голосок ответил:
— С одним, нельзя же быть таким безграмотным!
Этот второй голос был не таким тоненьким, писклявым, хрупким и похожим на птичий. А еще в нем звучал акцент кокни.
Машинка продолжала стрекотать.
«Ко мне явился тот самый таракан», — эта мысль пришла Ноа в голову следующей и имела литературные ассоциации, хотя была не менее идиотской, чем первая. Тогда замечательные произведения покойного Дона Маркиза [3] все еще пользовались популярностью; так что эта мысль была не такой уж и необычной.
Реймонд повернул выключатель возле двери.
3
Дональд Роберт Перри Маркиз (1878–1937) — американский романист, поэт и драматург. (Здесь и далее примеч. пер.)
Одиннадцать крошечных человечков, каждый ростом примерно в два дюйма, выделывали акробатические упражнения на его пишущей машинке.
Бывший юный гений беспомощно прислонился к дверному косяку и услышал, как защелкали, точно артиллерийский салют, его зубы, а потом челюсть, не выдержав напряжения, отвисла.
— А ну, выключи свет, ты, неуклюжий болван! прикрикнул на него один из человечков и, виртуозно сделав
— Ну давай, вырубай свет, ты что, не понял?! — в унисон завопили сразу три человечка, перепрыгивая с буквы на букву, чудом избегая столкновения друг с другом, словно крошечные мячики, отскакивая от кяавиш и выписывая слово «б-е-р-е-ж-л-и-в-ы-й».
Они слились в одно мелькающее, мечущееся пятно, состоящее из резвых бликов, которые скакали, точно блохи на собаке, умудряясь каким-то чудом не налететь на своих коллег.
Когда стало ясно, что Реймонд не собирается выключать свет — он просто был не в силах пошевелиться и сделать хоть что-нибудь, — самый высокий из странных человечков (два с четвертью дюйма), расставив руки в стороны и сжав кулаки, оттолкнулся от пробела, подпрыгнул вверх и приземлился на каретке машинки. Посмотрел прямо на Ноа Реймонда и тоненьким, писклявым, ну и так далее… голоском заорал:
— Ребята! Прекращаем работу!
Остальные десять человечков соскочили с клавиатуры, встали в кружок на полочке и, стянув крошечные колпачки, принялись массировать лбы и затылки в тех местах, где они особенно болели.
— Интересно, как, по-твоему, мы сможем написать десять тысяч слов за один день, если ты будешь нам. мешать? — с раздражением проговорил человечек, который явно был главным.
«Мне нечего ждать от будущего, — подумал Реймонд. — Не прошло и суток с тех пор, как я понял, что исписался, а меня уже мучают галлюцинации».
Другой человечек, немного меньше остальных, крикнул:
— Слушай, Альф, ты что, не мошь выпереть эфтава придурка? Мы так никада не закончим, трепотня, сечешь?!
Ноа не понял ни одного слова из того, что сказал самый маленький из человечков.
Тот, что повыше, возмущенно посмотрел на того, что поменьше, и рявкнул:
— А ну, заткни-ка пасть, Чарли!
Акцент у него был такой же, что и у Чарли настоящий кокни. Но, повернувшись к Ноа, человечек заговорил на нормальном английском языке, как в самом начале:
— Так, давайте договоримся, мистер Реймонд. Нам предстоит работать целую ночь, поскольку вы должны сдать рассказ, но у нас ничего не выйдет, если мы не объясним, что тут происходит.
Ноа просто стоял и пялился на человечка, ни на что другое он способен не был. Неожиданно ему стало ужасно жарко.
— Садитесь, мистер Реймонд.
Он сел. Прямо на пол. Ноа не собирался этого делать, но почему-то все равно сел; взял и опустился… на пол.
— Итак, — начал Альф, — первый вопрос: кто мы такие? Ну, по правде говоря, мы могли бы задать такой же вопрос и вам. Кто вы такой?
Чарли рявкнул:
— Кончай бодягу, Альф! Выпри его вон и скажи, чтоб не вязался.
Альф окончательно разозлился на своего приятеля.
— Знаешь что, Чарли, ты у нас настоящий дипломат. Ну-ка, прекрати вонять, а не то я тобой займусь, и ты пожалеешь, что на свет родился!
Чарли вызывающе фыркнул, и Реймонд подумал почему-то о Бронксе и тамошних уличных мальчишках. Маленький человечек уселся на край полки и принялся болтать ногами, демонстративно насвистывая.
Альф снова повернулся к Ноа: