Миры под лезвием секиры
Шрифт:
— Нет, совсем-совсем другие… Дурные болота… Бегемоты там не живут…
— А кто живет?
— Никто. Пустое место.
Слухи о том, что граничащая с Хохмой страна представляет собой необитаемую заболоченную пустыню, ходили и раньше, недаром ее условно называли Нейтральной зоной, то есть регионом, находящимся вне сферы чьих-то интересов. Любознательный Цыпф в свое время беседовал с побывавшими там людьми (впрочем, никто из них дальше чем на полсотню километров не углублялся), но ничего примечательного не почерпнул. Все сходились на одном: так,
Вскоре заросли кустарника стали редеть, а затем исчезли совершенно. Бегемот выволок плоскодонку на низкий топкий берег и с голодной тоской оглянулся назад. Туземец тоже не выражал ни малейшего желания задерживаться.
— Плати, как обещал, — обратился он к Смыкову. — Мне обратно давным-давно пора…
— А может, здесь нас подождешь? — предложил Смыков. — Мы скоро вернемся. Тогда и рассчитаемся.
— Плати сейчас, — заупрямился туземец, — что я, совсем дурак, чтобы вас дожидаться? Кто оттуда возвращается, совсем ничего не помнит.
— Жлоб вы, братец мой, — укоризненно сказал Смыков, отрывая от куртки очередную пуговицу.
Туземец по-обезьяньи засунул вожделенное сокровище в рот и поспешно ретировался. Уже издали донесся его голос:
— Назад захочешь, костер зажигай. Я дым увижу, приплыву. Дорого не возьму.
— Что же мы такое, интересно, зажгем, — Смыков оглянулся по сторонам. — Ведь, говорили, бесплодная пустыня здесь.
Однако кое-где на берегу, еще не являвшемся, наверное, территорией Нейтральной зоны в чистом виде, виднелись полузанесенные грязью кучи сухого тростника, звериные следы, мелкие и крупные кости.
— Помните тот сапог, который нам покойный Колька на сборе в Подсосонье демонстрировал? — спросил Цыпф. — Его хозяина где-то здесь нашли.
— Да, случай любопытный, — Смыков ковырнул ногой сырую землю. — Что это хоть за человек был? Откуда шел? Куда? Загадка…
— Оттуда скорее всего, — Цыпф махнул рукой в глубь Нейтральной зоны. — Искал, видимо, переправу через болота Хохмы… Кстати, забыл вам сказать, я тот сапог потом помыл… Чтобы запах устранить. Внутри у него стелька оказалась. С одной стороны мягкая, как губка, а с другой — прочная, глянцевая, вроде гетинакса…
— Ну и что? — пожал плечами Смыков.
— А то, что на этой стельке надпись была нацарапана.
— Почему же вы сразу не сообщили? — нахмурился Смыков, но скорее всего только для вида.
— Как-то из головы вылетело… Я ведь в тот самый день влазное вам проставлял. Да и толку от этой надписи мало. Алфавит, похоже, латинский. Почти все слова читаются, но смысла не уловить. Я уж как только не пробовал… Можете сами взглянуть. Я копию снял, — он вытащил из нагрудного кармана свой растрепанный самодельный блокнот, завернутый в несколько слоев целлофана.
Смыков глянул на указанную страничку и поморщился.
— Белиберда… Вы уж сами эту головоломку
— В том-то и дело! — неизвестно чему обрадовался Цыпф. — Тут и англицизм, и славянские корни, и правильная латынь. Похоже на универсальный язык, вроде нашего пиджика.
— Ох, чувствую, не со всеми своими соседушками мы уже познакомились! — Смыков многозначительно помахал пальцем. — Нарвемся еще на товарищей по несчастью. Хорошо, если они людьми спокойными окажутся, вроде этих чукчей. А если мракобесы какие-нибудь? Мало нам инквизиция крови попортила…
Тут в разговор вмешалась Верка, только что закончившая возиться с Зябликом:
— Хватит болтать, философы доморощенные! Уж если решили куда-то идти, надо двигаться. Снадобья этого приема на три осталось, не больше. Так что полного исцеления я не гарантирую.
— А как сейчас чувствует себя ваш пациент? — живо поинтересовался Смыков.
— Здесь его с кем-нибудь оставим или с собой потащим?
— Пусть лучше с нами идет.
— А не повредит это ему?
— Не должно… Боль, конечно, он будет испытывать жуткую, тут уж ничего не поделаешь, но это ему только на пользу пойдет. Сильнее исцеления хотеть станет. Сами знаете, здесь все от степени желания зависит.
— Это точно, — кивнул Зяблик задумчиво, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. — Очень деликатное лекарство. Если чего захочется — амба! Никакого спасения. Про вино подумаю, сразу начинает в голове мутить. На бабу гляну — и того хуже. Даже рассказывать неудобно. Так что, кореша, попрошу меня всякими глупостями не отвлекать.
Разобрав поклажу, двинулись по грязи вперед. Зяблик, опираясь на самодельные костыли, ковылял в середине колонны.
— То, что аггелы передвигаются здесь беспрепятственно, внушает надежду, — сказал Цыпф.
— Насчет беспрепятственности это еще вопрос, — Смыков был настроен, как всегда, критически. — С нами они своими проблемами поделиться не успели. Да и точный маршрут их нам неизвестен. Это как в море бывает: будь капитан хоть семи пядей во лбу, а без лоцмана дорогу между рифов не найдет.
Километра через три они наткнулись на мертвую птицу, похожую на ком грязи, из которого беспомощно торчали вверх две перепончатые лапки. Толгай подцепил птицу саблей, и стало видно, что это ушастая поганка, каких в Хохме буквально тучи.
— Впечатление такое, что здесь и микробы не водятся, — сказал Цыпф. — Из птички ни одно перышко не выпало.
— Целебное место, — буркнул Смыков. — Курорт… Микробы, между прочим, только в ядерных реакторах не водятся да еще в баках, где синильную кислоту варят.
Местность то повышалась, то понижалась, но была удивительно однообразной. Скоро даже дохлые птицы перестали попадаться. Несколько раз устраивались привалы, главным образом для того, чтобы дать передохнуть Зяблику. Воду вскипятить было не на чем, и ее пили, наполовину разбавив вином. Все с тоской вспоминали о драндулете, столько раз выручавшем ватагу.