Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора
Шрифт:
— Да, воевода, — нехотя согласился Девеяькаи. — Вы разрешите мне отправиться к своему полку?
— Ступайте. — И Сидир порывисто добавил: — Пусть скачут рядом с тобою боги, товарищ мой по Рунгу.
Они обнялись и расстались.
Пришлось спешиться и свести коней вниз — это было дело долгое, и всех прошиб пот, тут же застывший на коже. Когда Сидир наконец снова сел в седло, то увидел, что конники на берегу получили его приказ и занимаются тем же самым. Северянам следовало бы напасть сейчас, хотя бароммцы и занимают более высокую позицию и спускаются по трое-четверо зараз, под прикрытием стрелков сверху и снизу. А эти туземцы стоят как парализованные.
Сидир
Цивилизовались… Наис и вправду кажется несуществующим в этом холодном просторе. Дония спрашивала, зачем Сидир пошел воевать, не понимая, чего он хочет. А хотел он установить закон, порядок, благополучие, безопасность, всеобщее братство под отеческой опекой Блистательного Трона. Когда в этой пустыне возникнут пышные поля и счастливые селения, когда на Роге Нецха расцветут сады после победы людей над нелюдями — обретет ли покой призрак Доний?
Пора кончать. «В атаку шагом марш!» — запели горны. Северная армия двинулась на северян.
Те ждали, прижатые к своему заснеженному острову. Кавалерия, зашедшая им в тыл, перестраивалась, закрыв собой их резерв. Кавалерия с фронта перешла с рыси на легкий галоп. Загремели копыта.
У острова запели тетивы длинных луков. Полетели стрелы. Но каждый лучник стрелял по своему разумению: кое-где вскрикивал раненый конь, падал из седла пронзенный всадник, однако больших потерь не наблюдалось. Пропела труба. Конники и выше, и ниже острова, с пиками наперевес, ринулись вперед. Пехота, шедшая за Сидиром, издала единый низкий клич и быстрым шагом последовала за кавалерией с правого и левого флангов, расчищая коридор пушкам.
Конь Сидира летел так красиво и ровно, что воевода мог смотреть в бинокль. Он уже различал людей между деревьями на острове. Они были не похожи на рогавиков. Что это за провода тянутся от них к прорубям, сделанным, должно быть, для рыбной ловли? Киллимарайх, архипредатель цивилизации. Сабле Сидира не терпелось добраться до Джоссерека.
Вперед, вперед. Враг не выдерживает атаки. Рогавики лезли на остров, карабкаясь между деревьями и льдинами. Лишь собаки бросились в бой. Страшны, наверное, вблизи эти огромные звери, с воем рвущие людей. Но мечи и пистолеты покончат с ними. Две конные дивизии, сойдясь, сомкнулись вокруг острова. Подходила пехота с пиками и клинками, били барабаны и пушки, реяли знамена Империи.
Раздался грохот.
Сидира словно молотом ударило по голове. Белая земля и голубое небо завертелись колесом, раскололись, взметнулись черным фонтаном.
Сидир был в воде. Его конь с пронзительным ржанием бился среди осколков льда. Ржание терялось в вопле тонущей армии. Неудержимая, обжигающая темная вода неслась в снеговых берегах.
Не отпускай стремян, иначе сталь утянет тебя вниз! Вокруг Сидира головы коней торчали над водой, вспененной утопающими людьми. Солдаты цеплялись за льдины, но те переворачивались и погребали их под собой. Недалеко от Сидира из воды высунулась рука. Под ней маячило лицо, страшно искаженное рябью черно-зеленого потока и ужасом, но Сидир видел, что это совсем юноша, мальчик. Сидир перегнулся в седле, пытаясь достать до руки, но расстояние было все же велико. Их пальцы соприкоснулись, и мальчик ушел вглубь.
«Киллимарайхиец, —
Сидир видел, как резервные тысячи северян подошли к кромке льда и стали по берегам — добивать тех немногих, кому удастся выбраться из воды.
«Как я мог не догадаться? Дония потому и пришла ко мне, что знала, как свести меня с ума? Должно быть, да. Я для неё только враг, а она говорила, что врагами бывают только захватчики, с ними же никакой честной войны быть не может. В ней нет ничего человеческого».
Перед ним встал Рог Нецха, по-зимнему белый, лишь кое-где меченный алой кровью убитых солдат. Сидир вытащил саблю и направил коня к острову. Рогавики ждали, присев на корточки.
Глава 22
Весна, поначалу робкая в Херваре, была в полном разгаре в то утро, когда Дония выехала одна из Совиного Крика.
Низкие длинные гряды холмов и долины блестели от прошедшего перед рассветом ливня, но становилось все теплее, и влага поднималась вверх струйками тумана, который быстро таял. Лужи в низинах рябил ветерок. Траву, ещё короткую и нежную, усеивали синие незабудки. Сосновые рощи остались неизменными, но ивы уже качали длинными косами, а на березах трепетали новорожденные листочки. Безоблачное небо полнилось солнцем, крыльями и песней. Вдалеке буйвол с рогами полумесяцем стерег своих коров и телят, ярко-красных на зеленом. Корона быка сияла. Прыгали зайцы, выпархивали из зарослей фазаны, искали пищи первые пчелы и стрекозы. Потоки воздуха, сплетаясь, пахли то землей, то рекой.
Дония ехала на запад вдоль Жеребячьей реки, пока зимовье не исчезло из виду. Тут она нашла то, что искала: большой плоский камень, выступавший помостом с берега. Она спешилась, спутала своего пони, разделась и блаженно вытянулась на камне под струями небесного света. Камень грел ей ногу, копчик, ладонь. Отдавшись баюкающему журчанию воды, она посмотрела, как играют мальки между камушками на дне, и развернула письмо, которое привезла с собой. Его доставил накануне конный почтарь из Фульда. Дония не показала его домашним и не знала, покажет ли.
Листки шуршали у неё в руках. Рогавикские слова, написанные коряво и часто неграмотно, были, однако, вполне понятны.
В Арваннете, в ночь равноденствия, Джоссерек Деррэн приветствует Данию, хозяйку Совиного Крика в Херваре.
Дорогая моя!
К тому времени как ты получишь это письмо, то есть через два-три месяца, я уже уеду из Андалина. Больше мы с тобой не увидимся. В тот день, когда мы простились, я ещё думал, что смогу вернуться, доставив обратно своих моряков и доделав то, что мне осталось. Но потом начал понимать, как ты была права и как добра, велев мне оставить тебя навсегда.
В твоем языке нет таких слов, какие я хотел бы сказать тебе. Ты помнишь — я пробовал, а ты пыталась меня понять, но у нас ничего не вышло. Может быть, ты просто не чувствуешь того, что чувствую я, — ну да об этом после.
Ты сказала, что я тебе не безразличен. Пусть будет хотя бы так.