Миры Пола Андерсона. Т. 18. Камень в небесах. Игра Империи. Форпост Империи
Шрифт:
Генерал–лейтенант корпуса Императорской Космической пехоты Чезаре Гатго, комендант системы Патриция, отдал приказы немедленно. Эскадрилья корветов сошла с орбиты вокруг Дедала и бросилась вниз. Корабли вошли в атмосферу на такой скорости, что воздух вспыхивал и ревел вокруг них и позади.
Всего на несколько минут опоздали они, роем разъяренных шершней гудя над островом Захария. Торговый корабль, стоявший в космопорту, успел взлететь. Ему никак было не уйти от
погони — только единственным способом. Поднявшись на несколько сот километров, он развернулся и спикировал вниз. На полной скорости и без защитного негаполя он превратился в падающую звезду. Долго еще будут на
Из захарийцев никто не пытался бежать.
— Наши люди пытались их остановить, но они были вооружены и полны решимости к самопожертвованию, — объявил их представитель по эйдофону. — Мы сохраняем свое единство.
— Улик не уничтожать и сопротивления силам его величества не оказывать! — рявкнул Гатто.
Тангароа Захари улыбнулся. И эта улыбка была самым скорбным зрелищем, которое когда-либо видел генерал.
— Мы понимаем, что мы в западне, и не будем ухудшать свое положение. Увидите, что мы готовы к сотрудничеству. Кодирование для хранения тайны мы не проводили, так что гипнозондирование не потребуется — я бы предложил наркодопрос случайно выбранных представителей.
— Ведите себя прилично, и я, быть может, замолвлю за вас слово, когда дело дойдет до наказания… если вы только объясните мне: что, во имя Господа, толкнуло вас на это массовое предательство?
— Мы такие, какие мы есть.
Обращение Гатто к населению положило конец неделе неуверенности и слухов. Всем, кроме самых доверенных его людей, было известно только, что он позволил мерсейскому кораблю приземлиться в Аурейе и его экипаж был спешно увезен в машине с затемненными стеклами; что он привел вооруженные силы в состояние готовности на случай любой возможной акции Магнуссона; что по неназванным причинам он послал оккупационную бригаду на Захарию и держит остров инкоммуникадо [17] . Неделя ему нужна была для подготовки необходимых мер, пока агенты секретной службы лихорадочно разбирались в данных с привезенных дисков.
17
В полной изоляции (исп.).
В соответствующий момент некоторые офицеры очень удивились, когда попали под арест. Это была мера предосторожности: Гатто не мог быть уверен, что они немедленно воспримут истину о своем кумире сэре Олафе. Потом Гатто вышел в эфир.
От края до края системы его слова прорезали напряжение, как меч. Отдача пришла позже — взрыв ярости и негодования. Но под всем этим угадывалось странное спокойное облегчение. И в самом деле, сколько народа готово было пожертвовать собой ради смены верховного властителя? Теперь же всем оставалось только — если мерсейцы не влезут непосредственно — только ждать день за днем, когда восстановится статус–кво.
Сотни и сотни записей обращений Гатго вместе с экземплярами и анализом доказательств разлетелись в посыльных торпедах и курьерских судах к звездам Империи.
В них было не только изображение Гатто. После его речи камера показала женщину. Она стояла очень прямо на фоне черно–красной материи, серое платье подчеркивало тонкость ее фигуры. Темное тонкое лицо обрамляла белая повязка. За ней стояли двое мальчиков–подростков и маленькая девочка, в таких же головных уборах. На планете Ньянза это означало траур по мертвым.
«Здравствуйте, — произнесла женщина низким лишенным интонации голосом. — Я — Вида Лонве–Магнуссон, жена адмирала сэра Олафа. Со мной
Сегодня мы узнали, что жизнь Олафа Магнуссона была одной долгой изменой. Он отдал бы нас во власть наших врагов — нет, хуже, чем врагов. Тех, кто обратил бы нас в рабочую скотину. И я говорю вам: отрекитесь от него, как это сделали мы. Ниспровергните его и его дело, разрушьте его до основания, пусть пыль его развеется по течениям космоса! Вернемся к тому, чему мы воистину верны. Да, Империя — не совершенство, но она — наша. Это мы можем ее улучшить.
Что до меня, то, когда у нас снова будет мир, я вернусь к своему народу и возьму с собой детей. Да будете вы все так же свободны. И да будете вы готовы простить тех, кто заблуждался. Пусть те из вас, кто верят, смогут помолиться за павших в этой самой отвратительной из войн. Может быть, кто-нибудь найдет в своем сердце желание помолиться за душу Олафа Магнуссона.
Спасибо».
Окончив речь, женщина обняла детей и заплакала вместе с ними.
Над Южным океаном Дикого Простора лежала ночь. Налетающий ветер гнал черные волны, и лишь белые их гривы украдкой взблескивали в еле заметном свете. Он шел сверху. Казалось, что луна Нейевин летит сквозь растерзанные облака. И вместе с ней — крошечное светящееся пятнышко, туманность, поднимающаяся из руин Валендерая, и более чем за парсек от нее лучи ее окрашивали утреннюю зарю холодными тонами. Быстро мелькали следы спутников, чьи силовые поля и тысячелетие спустя защищали Мерсейю от бури субатомных частиц, что могла бы выбросить сверхновая. Ее сияние, хотя и тусклое, затмевало почти все звезды. Те, что мерцали над головой, были очень далеки.
Море билось о камни островка, и ветры свистели вокруг твердыни, где говорил со своим Великим Советом Тахвир Темный. Образы на экранах почему-то подчеркивали его одиночество в комнате с каменными стенами.
— Нет, пока у меня нет сведений, в чем причина провала, — говорил он. — Проверка может потребовать долгих усилий, ибо терране постараются замаскировать факты как смогут лучше. Да это вряд ли будет важно. Неверный шаг, случай, ошибочное решение — все это могло быть роковым.
И сухо:
— Факты таковы: они узнали, что Магнуссон был наш. Его приверженцы покидают его повсюду. Если они не сразу сдаются местным властям, то лишь потому, что хотят получить прощение. Дело полностью проиграно.
— Вы сказали, что Магнуссон былнаш, — вполголоса спросил Алвис Длиннохвостый. — Разве вам известна его судьба? Быть может, он жив и направляется сюда?
— Это можно предположить, — ответил Тахвир, — но я принимаю как факт, что экипаж его флагмана тоже восстал, когда до них дошли известия. Мы можем только желать, чтобы смерть его была легкой и быстрой. Он заслужил лучшего, чем суд и казнь на Терре — и лучшего, чем долгое бесполезное существование на Мерсейе.
— Аналогично, — сказал Одхар Немногословный, — то, что его последователи бросают его, — это тоже ваше заключение?
— Так. У меня пока только очень предварительные доклады. Но подумайте сами.
— Я подумал. Вы правы.
— Что мы можем сделать? — спросил Гвинафон из Сверкающих Вод.
— Мы не будем вмешиваться, — ответил Тахвир самому тупому члену Совета. — Мелочи, которые мы можем выиграть за время реорганизации терранского Флота, не стоят последствий. Сразу же активизируется воинственная часть человечества — хотя она и в меньшинстве, но воззовет к эмоциям, захватит управление, и вся Империя поднимется на тотальную войну с нами.