Миры Пола Андерсона. Т. 8. Операция “Хаос”. Танцовщица из Атлантиды

Андерсон Пол Уильям

— Он может потребовать молчания в качестве выкупа, — сказал Харди.

— Кто из людей пошел бы на такую сделку? — заметил адмирал.

Карлслунд кивнул:

— В любом случае с Нижним миром нельзя заключать договоры. Контракт предполагает взаимное согласие и намерение выжидать условленные сроки. Но дьявол не способен на честность и будет уверен, что и человек постарается обжулить его в свою очередь.

— К тому же, — сказал Чарльз, — он ничего не выиграет, отпустив ее, наоборот — он потеряет ценного заложника.

Ашман с болью в голосе произнес:

— Он уже немало преуспел в расколе сил добра. Ведь наша встреча сейчас — это действие наперекор правительству, настоящий заговор. Что тут хорошего?

— Наверное, вам кажется,

что мы с чистой совестью можем оставить это дело на Дядю Сэма и довериться ему целиком и полностью? — Эти слова вырвались у меня почти невольно.

— Ну а каковы наши силы в сравнении с силами государства? — сказал Ашман. — И какое мы имеем право скрывать полученные сведения? Это ведь жизненно важно для всего общества!

— Позвольте мне ответить на ваш вопрос, — сказал Барни. — У меня есть кое-какие связи в Вашингтоне, да и адмирал Чарльз подтвердит мою догадку. Суть в следующем: дело о похищении ребенка официально закрыто. Шеф нашего местного отделения ФБР — парень сообразительный. Он сразу увидел, к чему может привести такой случай, в смысле политики, и действовал в соответствии с ожидаемыми указаниями. И он их получил. Все сводится к двум основным пунктам. Первое: о пространстве ада почти ничего не известно. И ваш случай — один из немногих, а в определенном смысле и единственный, когда мы видим прямое физическое вторжение с территории демонов. И никто не знает, к чему это может привести или предвестием чего служит. При таких обстоятельствах без крайней осторожности не обойтись. В госдепартаменте пришли к мысли, что видимая часть этого события может слишком отличаться от его подлинной сущности. В министерстве обороны решили, что лучше ни во что не вмешиваться, пока не будет больше данных или пока не увеличатся военные ассигнования. Президент, кабинет министров и лидеры Конгресса наверняка тоже согласятся с тем, что лучше притихнуть на время. И заодно решено было придержать факты, чтобы не возбуждать общественное мнение. Ну а второе — сама церковь иоаннитов. У нас демократическая страна. И множество честных избирателей принадлежат к этой церкви или просто считают ее вполне безобидной. Вспомните, какой ужасный шум поднялся, когда министерство внутренних дел решило чуть-чуть покопаться в делах этой церкви. И при настоящем положении вещей тех, кто попытается доказать, что церковь иоаннитов связана с силами Нижнего ыира, мгновенно обвинят в дискредитации религии, подрыве общественных устоев и натравливании людей друг на друга. А уж чего меньше всего хочется администрации — при нынешнем щекотливом положении дел, — так это заниматься «ниспровержением основ» и утихомиривать беспорядки. Секретность же даст тишину, спокойствие и время.

Барни встал, чтобы заново раскурить сигару. В комнате было очень тихо. Солнечные лучи едва пробивались сквозь слои дыма. Мы с Джинни обменялись отчаянными взглядами. Вчера мне пришлось спуститься в подвал, чтобы заменить сгоревший предохранитель. Джинни пошла со мной, потому что в эти дни мы почти не разлучались. В подвале на одной из полок лежали вещицы, ставшие уже ненужными Валерии, но которые мы почему-то не выбросили. Самонаполняющаяся бутылочка для молока, зубное кольцо Ауробуса, крылатая учебная ложка, маленький горшок, над которым в нужный момент вспыхивала радуга… Мы стремительно вернулись наверх и попросили нашего стража заменить предохранитель.

Джинни стиснула кулаки. Свартальф мягко потерся о ее плечо, не требуя взаимного внимания.

— А вывод таков, — продолжил Барни, — что, есть у правительства ресурсы или их нет, все равно оно не станет действовать в ближайшее время, а может быть, и никогда. А потому мы вправе и даже обязаны предпринять все, что в наших силах. Видите ли, доктор, в строгом смысле слова мы не делаем ничего противозаконного. Официально Стив не находится под арестом. И он может выходить из своего дома, в тарнкаппене или без него, через окно или через дверь — никому не докладывая. Мне никто не может запретить

одолжить ему метлу. Собор иоаннитов открыт для публики. Если же Стив забрел во внутреннюю часть здания в поисках кого-то, кто мог бы предоставить ему нужную информацию, он в худшем случае совершил гражданское правонарушение. Пусть иерархи иоаннитов проклянут его, если им так хочется. Но не забывайте, он может обвинить их в преступном намерении. Никто не вправе использовать смертельно опасное оружие для обычной защиты права собственности, а на него напали с дубиной и в него стреляли.

Ну а поскольку не было совершено никакого преступления, то и нельзя никого из нас обвинить в соучастии. И поскольку мы не замышляем никакого преступления, то нас нельзя обвинить и в заговоре. Нет никакого закона, связывающего нам руки сейчас, а если они и появятся позже — так Конституция запрещает использовать какой бы то ни было закон задним числом.

— Хм-м, — задумчиво произнес доктор Ашман.

— Что же касается утаивания жизненно важной информации, — сказал Барни, — то мы вовсе не намерены этого делать. Мы внимательно исследуем все, что узнали, и как добропорядочные граждане, не желающие, чтобы их за что-то порицали, присмотрим за тем, чтобы все попало в надлежащие руки.

— Но зачем так спешить? — сдержанно спросил Ашман. — Если девочку можно вернуть в тот самый момент, когда она появится там… не лучше ли будет для нее, если мы позволим правительству действовать пусть медленно, зато наверняка — вместо того чтобы самим бросаться в дело очертя голову?

Лицо адмирала Чарльза помрачнело.

— Честно говоря, — сказал он, — если не будет второго сходного инцидента, я не думаю, чтобы администрация вообще начала действовать. Она ведь позволяет, чтобы в неприятельских странах грабили, арестовывали и убивали американцев — даже в военной форме; и всего лишь выражает протест по этому поводу… Как вы думаете, что скажут в Госдепартаменте, если им предложить отправиться не куда-нибудь, а в ад — ради спасения одной маленькой девочки? Мне очень жаль, мистер Матучек, но дела обстоят именно так.

— Да пусть себе обстоят как угодно, — торопливо вмешался Фалькенберг, увидевший, как зловеще изменилось лицо Джинни. — Насколько я понял… э-э… противник сейчас немного растерян. Мистер Матучек здорово испугал кого-то. Очевидно… э-э… Враг нарушил определенные запреты, оказывая иоаннитам прямую помощь, дав совет или информацию. Но, может быть, он счел это неразумным, учитывая, что такие действия могут повлечь прямое вмешательство небес… но в любом случае — магистры иоаннитов способны на многое. Однако они не всесведущи и не всемогущи. Они не могут точно выяснить, что нам известно и что мы намерены предпринять. Но дайте им время — и они во всем разберутся и, чтобы восстановить нарушенное равновесие, возведут новые барьеры на нашем пути, а может быть, и начнут контрманевр.

Джинни обвела всех бешеным взглядом:

— Что бы вы все тут ни решили, мы со Стивом не можем ждать.

— Верно, черт побери! — вырвалось у меня.

Свартальф прижал уши, сверкнул клыками; шерсть на его спине поднялась дыбом.

— Вот видите? — обратился Барни к присутствующим. — Я их знаю. Вам их не остановить, даже упрятав за решетку. Пришлось бы просто убить их… Так что же, позволим им угробить себя или лучше поможем, как сумеем?

Все разом заговорили, размахивая руками, но громче всех прозвучал голос Дженис Венсел:

— Джинни, я с тобой, у меня тоже есть дети!

Постепенно все взгляды обернулись к Ашману. Он покраснел и сказал:

— Я не собираюсь давить на вас. Не забывайте, все это свалилось на меня слишком внезапно. И я обязан был высказать все возражения, какие пришли мне в голову. И я не верю, что, если мы начнем поощрять родителей Валерии к самоубийству, это принесет девочке какую-то пользу.

— Это вы о чем? — спросил Барни.

— Разве я неправильно вас понял? Ведь вы намерены отправить Стивена и Вирджинию — моих пациентов — в адскую вселенную?