Миры Роджера Желязны. Том 10
Шрифт:
— С чем?
— Только лед.
— Ладно. Сейчас вернется Линда, она накрывает на стол.
Фрэнк отправился готовить выпивку. Хотел бы я знать, скажет ли он хоть что-нибудь насчет алмазов, пока мы одни. Но он ничего не сказал.
Он повернулся, подал мне стаканчик, поднял свой в коротком салюте и сделал глоток.
— Ну, рассказывайте.
Рассказывал я весь обед и еще после. Я был очень голоден, а Линда готовила вкусно. Фрэнк задавал и задавал вопросы, вытягивая мельчайшие подробности расстройства Пола, и меня это очень утомляло. Я задумался о Линде и Фрэнке. Вряд ли можно сохранить в тайне интрижку, вроде этой, на таком маленьком острове, как наша станция. Что же на самом деле знал, думал и чувствовал Фрэнк? Как следует себя вести в этом причудливом треугольнике?
Я посидел с ними какое-то время после обеда и почти что физически ощущал нарастание напряжения между ними. Фрэнк медленно вел беседу по той колее, которую наметил. Я не сомневался, что он упивается неудачей Пола, но чувствовал себя все более и более неловко в роли буфера в проявляющемся раздоре, столкновении или возобновлении старой ссоры. Поблагодарив за угощение, я как можно скорее собрался уходить, сославшись на усталость, — что было наполовину правдой.
Фрэнк немедленно поднялся.
— Я провожу вас, — сказал он.
— Хорошо.
Когда мы наконец добрались до моего дома, он произнес:
— Насчет тех камней…
— Да?
— Вы уверены, что их намного больше — там, откуда вы их взяли?
— Пойдемте, — предложил я ему и провел вокруг коттеджа во дворик. — Сейчас последние минуты заката. Почему бы не полюбоваться? Я сейчас вернусь.
Я вошел в заднюю дверь, приблизился к раковине и открыл слив. Около минуты у меня ушло на То, чтобы достать мешочек. Я открыл его, зачерпнул пригоршню камней и вышел из дому.
— Подставляйте руки, — сказал я Фрэнку. Он сложил руки ковшиком, и я наполнил их.
— Ну, как?
Фрэнк шагнул поближе к свету, лившемуся из открытой двери.
— Господи! — прошептал он. — Так вы действительно нашли месторождение?
— Конечно.
— Ладно. Я продам их для вас. Тридцать пять процентов.
— Двадцать пять, не больше. Я уже говорил об этом.
— Просмотр камней и минералов на этой неделе в субботу. Человек, которого я знаю, сможет быть там, стоит лишь ему дать знать. Он предложит хорошую цену. Я дам ему знать — за тридцать процентов.
— Двадцать пять.
— Жаль, что мы близки были к сделке и не смогли сторговаться. Что ж, мы оба в накладе.
— Ну ладно. Тридцать.
Я забрал камни, ссыпал их в карман, и мы ударили по рукам. Потом Фрэнк повернулся.
— Двинусь в лабораторию, — сказал он, — посмотрю, что стряслось с тем агрегатом, что вы притащили.
— Сообщите мне, когда найдете неисправность. Любопытно.
— Хорошо.
Он ушел, а я прибрал камни, принес книгу о дельфинах и начал листать ее. И меня поразило, насколько смешно было то, что я делал. Все эти разговоры о дельфинах, все чтения, рассуждения, включая мою длинную диссертацию об их гипнотических и гипотетичных снопеснях как о религиозно-диагностических формах людуса — для чего? Чтобы обнаружить, что я, скорее всего, справился бы со всем этим делом, даже не увидев ни одного живого дельфина?
Вот чего хотели Дон и Лидия Барнс — и Институт: чтобы я восстановил доброе имя дельфинов. И все же насколько запутанным был этот клубок! Шантаж, убийства, контрабанда алмазов, да еще и нарушение супружеской верности — пустячок по сравнению с остальным… Как гладко и аккуратно я начал распутывать его, но так и не определил, кто знал обо всем этом, кто помог мне и зачем исчез так, как исчезал только я, — без того, чтобы возникли всякие неприятные вопросы, без того, чтобы оказаться втянутым в это дело.
На меня накатило чувство глубокой зависти к дельфинам. Создавали ли они когда-нибудь для себя подобные проблемы? Сильно в этом сомневаюсь. Может быть, если я соберу достаточно зеленых печатей судьбы, я сумею в следующей жизни воплотиться в дельфина…
Что-то нахлынуло на меня, и я задремал, не потушив свет.
Меня разбудил резкий и настойчивый стук. Я протер глаза и потянулся. Кто-то барабанил в оконную раму. Я встал, подошел к окну и обнаружил, что это был Фрэнк.
— Ну, — сказал я, — что стряслось?
— Выходите. Это очень важно.
— Ладно. Минутку.
Я ополоснул лицо, что окончательно разбудило меня и дало время подумать. Взглянув на часы, я увидел, что времени около половины одиннадцатого.
Когда я в конце концов вышел, Фрэнк вцепился в мое плечо:
— Пойдем! Черт возьми! Я же сказал, что это очень важно!
Я сделал шаг вслед за ним.
— Ладно. Я проснулся. А в чем дело?
— Пол умер.
— Что?!
— Что слышали. Пол умер.
— Как это случилось?
— У него остановилось сердце.
— Вот оно что… Но как?
— Я начал возиться с замененным генератором — затащил его в соседнее с амбулаторией помещение, сменив Бартелми. И настолько увлекся, что не обращал на Пола особого внимания. Когда я все-таки решил пойти взглянуть, он был мертв. Вот и все. Его лицо почернело и исказилось. Похоже на что-то вроде легочной недостаточности. Может, легочная эмболия…
Мы вошли в ближайшие двери, и легкий бриз ворвался за нами следом. Миновали недавно установленный верстак, разбросанные инструменты и частично разобранный агрегат. Свернув налево, вошли в комнату, где лежал Пол. Я включил свет.
Его лицо больше не было красивым, оно несло на себе отпечатки последних минут, проведенных в муках. Я подошел к нему и проверил пульс, заранее зная, что не найду. Надавил на кожу большим пальцем. Пятно, когда я убрал палец, оставалось белым.
— Давно это случилось?