Миры Роджера Желязны. Том 22
Шрифт:
Почему же это я улизнул в кусты? Может, я слабоумный какой, недоразвитый? Или лентяй, не желающий связываться с лишней обузой? А может, это у меня такое просветление, основанное на всем печальном опыте последних лет, может, во мне медленно вызревал более трезвый, умудренный взгляд на тяжкое бремя монаршей власти, взгляд, проникающий сквозь мишуру мимолетной славы?.. Вызревал-вызревал — и вот, значит, вызрел.
Я вспомнил свою жизнь на Земле: отдаю приказы, исполняю их… Передо мной проплывали лица — те, кого я знал эти века, — друзья, враги, жены, любовницы, родственники. Лоррен манила меня, Моэри смеялась, Дейрдре рыдала. Я снова дрался с Эриком. Вспомнилось,
Я мчался вперед, а сцены из прошлого обретали плоть в окружающем тумане, и это — не поэтическая вольность. Битвы, в которых я участвовал, стали осязаемыми — звук, правда, отсутствовал полностью: сверкание оружия, доспехи и разноцветная военная форма, знамена и кровь. И люди — большинство из них давно умерло — вышли из моих воспоминаний, чтобы сыграть странный спектакль. Членов нашей семьи среди них не было, но все они для меня что-то значили. Однако системы в происходящем не наблюдалось. Деяния благородные и постыдные, враги и друзья, ни один из которых меня не замечал, совершали некую, давно позабытую последовательность телодвижений.
Меня заинтересовала природа этого места. Была ли то некая версия Тир-на Ног'тха, где чувствующая разум субстанция высасывает и проецирует вокруг меня эдакую панораму: «Посмотри, сукин сын, как ты жил»? Или я просто галлюцинирую? Я устал, огорчен и встревожен, я еду по дороге, мягко и монотонно стимулирующей эмоции, ведущие к задумчивости… На самом деле я осознал, что некоторое время назад потерял контроль над Тенями и теперь просто еду прямо по неподконтрольной местности, а может быть, угодил в ловушку спроецированного вовне нарциссизма… Поняв это, я понял и то, что надо остановиться и отдохнуть — даже поспать, — только останавливаться было страшновато. Следовало вырваться отсюда, добраться до места поспокойнее и поуединеннее…
Я набросился на этот театр теней, скрутил его и изломал. Я вырвался.
Вскоре я оказался в неровной гористой местности. Мы заехали под каменистый свод, я напоил и накормил Стара, затем поел и попил сам — совсем немного, только чтобы отогнать голод. Не разводя костер, завернулся в плащ и взятое с собой одеяло. Я лег лицом к выходу, к навалившейся на него тьме, правая моя рука сжимала Грейсвандир.
Меня немного мутило. Хоть я и знал, что Брэнд — трепло поганое, все равно его слова меня беспокоили.
Но я всегда славился умением засыпать. Я закрыл глаза — и мгновенно отключился.
Глава 5
Я проснулся от чьего-то присутствия. Или от шороха и чьего-то присутствия. Как бы там ни было, проснулся я в полной уверенности, что у меня гости. Покрепче сжав Грейсвандир, я открыл глаза — никаких прочих движений, на всякий случай, не делая.
Снаружи в пещеру лился мягкий, словно лунный, свет. Прямо у входа виднелась некая фигура, возможно — человек. Было слишком темно, и я не мог понять, стоит оное существо лицом ко мне или наружу. Но тут оно шагнуло в моем направлении.
Я вскочил, направив в его (или ее) грудь острие клинка. Существо остановилось.
— Мир! — произнес мужской голос на тари. — Я просто ищу убежище от грозы. Можно разделить с тобой пещеру?
— Какой грозы?
Словно в ответ раздался раскат грома, порыв ветра донес запах дождя.
— Ладно, по крайней мере про грозу ты не врешь. Располагайся.
Он сел в глубине пещеры, спиной к правой стене. Я сложил одеяло в несколько раз и уселся напротив незнакомца. Нас разделяло несколько метров. Нашарив трубку и набив ее, я опробовал спичку с Земли. Спичка загорелась, чем избавила меня от массы трудностей. Приятный запах табака смешался с влажным бризом. Я слушал дождь и созерцал темный силуэт моего безымянного соседа. На ум пришло несколько возможных опасностей, но обратившийся ко мне говорил не голосом Брэнда.
— Это — не обычная гроза, — сказал он.
— Да? А почему?
— Во-первых, она идет с севера. В такое время года гроза не приходит с севера.
— Все бывает когда-нибудь в первый раз.
— Во-вторых, я никогда не видел такой странной грозы. Я весь день следил за ее приближением: ровная линия, медленно наползает, фронт — словно стеклянная плита. Так много молний, что гроза кажется чудовищным насекомым с сотнями светящихся лапок. Очень неестественно. А там, где она прошла, все сильно исказилось.
— Так бывает в дождь.
— Не так. Все будто изменило очертания, поплыло. Словно гроза плавит мир — или забирает форму.
Я непроизвольно вздрогнул. Вот и мои надежды, что темные волны, остались далеко позади, и можно позволить себе небольшой отдых… А вдруг он ошибается, и это обычная — то есть не обычная, но вполне естественная — гроза? Однако рисковать не хотелось, поэтому я встал, развернулся спиной ко входу и свистнул.
Нет ответа. Я прошел в самый конец пещеры, зачем-то ощупал стенки.
— Что-нибудь не так?
— Конь пропал.
— Может, ушел?
— Наверное. Но я как-то считал, что мозгов у него побольше.
Я подошел к выходу из пещеры, ровно ничего не увидел, промок до нитки и вернулся на прежнее место, к левой стене.
— Да обычная вроде гроза. В горах и не такое бывает.
— Может, ты знаешь эту страну лучше меня?
— Нет, я здесь только проездом и очень не хотел бы задерживаться.
Я коснулся Камня, погрузился в него сознанием, а затем ушел наружу и вверх. Я чувствовал грозу и приказал ей уйти; красные пульсации энергии соответствовали ударам моего сердца. Потом я прислонился спиной к стене, нашел еще одну спичку и снова закурил. Даже тем силам, которыми я манипулировал, понадобится немало времени, чтобы управиться с фронтом такого размера.
— Надолго не затянется, — пообещал я.
— Откуда ты знаешь?
— Приватная информация. Незнакомец усмехнулся:
— По некоторым версиям, так вот и кончится мир [2] — все начнется со странной грозы, пришедшей с севера.
— Именно так, — сказал я, — и это — та самая. Беспокоиться, право, нечего. Скоро все решится, в ту или иную положительную сторону.
— Твой камень… он светится. — Да.
— Но ты шутил, что это конец? Шутил ведь, правда?
2
«Так вот и кончится мир» — строчка из поэмы Т. С Элиота «Полые люди».