Мишангел
Шрифт:
Крылья умели здорово разгоняться, и Миша захлёбывался ветром и вопил от восторга, пытаясь обогнать мотоциклиста-пиццевоза. Мотоциклист покрутил пальцем у шлема, а Миша вернулся к дому и немного полетал в стае голубей. Он заметил, что голубиные шеи радужно переливаются на солнце (наверняка потому, что голуби любят барахтаться в лужах, а в лужах часто плавают бензиновые радужные пятна; вот голуби и мутировали).
В район Новостройкино Мишина семья переехала не очень давно, три с лишним года назад, в 2017-м, перед школой. Когда его впервые привезли сюда смотреть квартиру, ему стало жутковато. В этой Новой Москве почти не было неба – так, полянки какие-то. Он бегал между яркими гигантскими башнями диких цветов (фиолетово-жёлтыми, красно-зелёными, сине-оранжевыми, розово-чёрными, серебряно-золотыми) и чувствовал себя шариком в игре-лабиринте. Крыши домов втыкались в небо и заканчивались над облаками, а сами дома были такими широкими и так тесно стояли, что случайные гости, впервые попавшие в Новостройкино, иногда долго не могли отыскать выход из дворов и часами бродили по бесконечным детским площадкам с резиновой травой (или как она называется?). А однажды между домами застрял огромный мусоровоз, и его пришлось распиливать на куски, потому что он никак по-другому не вынимался.
Когда-то Миша жил в самом центре Москвы, в Скатертном переулке, недалеко от Арбата. Открываешь деревянную дверь – и будто сразу оказался в квартире: подъезд был похож на коридор. Здесь все оставляли уличную обувь, а затем поднимались по узким боковым лестницам наверх. Обуви валялось тьма, наверняка больше половины уже не носили, но никто не выяснял, чьё это барахло. Когда Миша был маленьким, он очень любил рассматривать брошенную старую обувь – конечно, втихаря, пока не видят бабушка и мама, чтобы не зудели: «Опять грязные руки!»
Миша не поднимался по лестницам: его квартира вырастала прямо из этого коридорчика, была словно его продолжением. Белая дверь с облупившейся краской – и сразу попадаешь в узкий тёмный тоннель. Старая квартира напоминала кротовую нору, здесь всё было как-то слишком длинно и узко. Кишка коридора заканчивалась кухней, тоже узкой и длиннющей, кухня вместе с коридором складывались в букву «Т». Из кухни – дверь в бабушкину комнату, а из коридора-кишки – дверь в комнату, где жили родители и Миша. Все вместе. Это гораздо лучше, чем сейчас, когда они живут по отдельности, каждый сам по себе, в огромной четырёхкомнатной квартире. Хотя ещё дачу купили, когда продали старую квартиру, а дача – хорошо. Там озеро – рыбу можно ловить и купаться.
Старая квартира всегда тонула в полумраке. Особенно темно было в бабушкиной комнате, заваленной до самого потолка книгами, пластинками, дырявыми барабанами и обломками разных гитар. Потолок уходил куда-то в бесконечность, как тоннель; иногда он раздражал своей бесполезной высотой: человеку важнее длина и ширина, а зачем ему высота? Он же не таракан, чтобы по стенам лазить. Миша мечтал построить второй этаж, на который можно было бы забираться по канатам, как Человек-паук, и спать там в гамаке. Хотя что он тогда понимал в высоте?
Покружив с голубями, Миша рискнул слетать к школе. Школа казалась крошечной по сравнению с высоченными домами вокруг, зато она была зеркальной, и все зеркала – разного цвета. Девчонки часто фоткали своё отражение в зеркальных стенах, и получалось круче, чем с фильтрами. Первый урок уже начался, но кое-кто опаздывал. Трое старшаков и, как обычно, Хадия и Туяра из Мишиного класса. Старшаки пронеслись мимо на скейтах и самокатах, а Хадия и Туяра, конечно, мимо пройти не могли.
– Ты где купил? – крикнула Хадия. – Сколько стоили?
– Ты чё в трусах тут жужжишь? – крикнула Туяра. – А мне крылья дашь полетать?
И они, не сговариваясь, запели: «Ты пчела, я пчеловод, а мы любим мёд…»
Миша схватил Туяру (она самая мелкая в классе, но оказалась тяжеленной) и долетел с ней прямо до окна третьего этажа, где сидел их класс 3-й «Ж». Туяра мерзко визжала, будто её щекочут. Все, конечно, сразу прилипли к подоконнику, но Миша их не видел, потому что окна были покрыты зеркальной плёнкой: снаружи обычное зеркало, а изнутри видно отлично. Учительница Людмила Николаевна наконец открыла окно, Туяра приземлилась в классе, а Людмила Николаевна заорала:
– Это что такое, Ермолаев? Ты на больничном! Куда без справки? Почему голый? Я директору докладную напишу и матери твоей позвоню!
Миша помчался домой. У подъезда остановилась жёлтая машина реанимации, и Миша понял, что почти опоздал. Странно, что реанимация так долго ехала. Хотя что тут странного? Наверняка блуждала по лабиринту, как обычно блуждают по Новостройкину такси, полицейские, пожарные и «Мосводоканал». Мама махала с балкона красным полотенцем и ругалась.
– Полис есть? Прописка московская? Как приклеил-то? – спросил пожилой толстый врач в синей форме.
– Просто выросли. Сами. Ну, я проснулся, а они уже есть.
Мама совала врачу полис и свидетельство о рождении. Врач раскрыл оранжевый пластмассовый чемоданчик с лекарствами, долго перебирал ампулы, но укол делать передумал. С диагнозом бы не ошибиться.
Приехал дядька из МЧС со специальными спасательными инструментами и растворителями для всех видов клеев, которые бывают на земле. Не помогло. Миша, обмазанный растворителями, зачесался и покрылся пупырышками, а врач сразу оживился и радостно впорол укол от аллергии.
Бабушка позвонила по вайберу и под треск барабанов проорала про ГМО-продукты, канцерогены, глютен и казеин. Мама отключила телефон и собрала вещи для больницы. Рубашку и куртку пришлось напяливать задом наперёд: крылья мешались.
Мишу уложили на живот крыльями вверх на специальную койку-носилки, которая есть в каждой скорой помощи, для надёжности пристегнули ремешком и на всякий случай (вдруг крылья прорастут в лёгкие) приготовили какой-то голубой силиконовый баллон с маской. Мама назвала его «мешок Амбу» и пояснила, что мешок нужен тем, кто сам не может дышать. Мише сразу стало жутковато, и он нарочно начал дышать погромче, чтобы все знали: нормально ему дышится. Но никто не обращал внимания на то, как старательно сопит Миша, потому что за воплями сирены вообще ничего не было слышно. Всю дорогу шпарил бодрый весенний ливень, Миша видел его краем глаза в окошке, но когда наконец приехали в больницу, ему не захотелось даже поплюхать по лужам. В машине укачало – как обычно. Нет, хуже обычного, потому что, если лежишь на животе, штормит сильнее.