Мишень для темного ангела
Шрифт:
Следователь спросил меня, когда я видела ее последний раз. Получается, что за два часа до смерти. Я вышла из дома, чтобы пройтись по городу, подышать воздухом. Мы же, как приехали в Москву из Лазаревского, так Эля заставила меня освежить квартиру, помыть полы, окна. Вот я и принялась все отмывать, чистить. А когда я все помыла, прибралась, решила пройтись… Эли в это время дома не было, она уехала, я так поняла, к Саше.
Саша… Вцепилась она в него мертвой хваткой. Что до меня, так я в душе была не против того, чтобы они были вместе. Я уже знала, Эля советовалась со мной, что Саша был несчастлив со своей женой. Хоть она и молодая, но какая-то потрепанная, курящая, вечно всем недовольная. Я понимаю, это все от бедности, были бы у нее денежки, она бы наняла няньку, да и
Конечно, никакую работу он не искал. Он не особо рвался класть кирпичи или штукатурить. Да и никакой он не строитель. Он вообще по типографскому делу. Но кто-то научил его азам строительства, он даже дачу кому-то в Подмосковье строил. Да вот только денег ему за это никто не заплатил. Обо всем этом мне потом, постепенно, рассказывала Эля.
Я первый раз видела ее такой. Нет, мужики у нее были, да только она не трепетала так, как с Сашей. Ее прямо-таки лихорадило от этой любви. И я еще подумала, что никогда такая любовь ничем хорошим не кончалась. И по себе знаю, пережила в свое время любовную лихорадку, да и с подругами моими такое случалось, но только всем им потом приходилось зализывать раны.
Глядела я на Элю, глядела, пыталась представить себе, что с ней, бедной, будет, если Саша все-таки не вернется, если не бросит жену и детей?
Она же его обратно в Москву отправила зачем? Зачем денег на дорогу дала? Чтобы он встретился с женой и объявил ей о своем уходе. И вот когда она проводила его, вернулась домой, вот тогда я поняла, что влипла моя Эля. Что любовь эта ее болезненная, тяжелая, что отбирает последние силы.
Неопределенность, отсутствие информации сделали ее жизнь первые несколько дней, пока Саша не звонил ей, настоящей мукой. Она мало ела, сидела возле окна, была какая-то пришибленная, и как мне показалось, даже постарела за это время. Потом стала мерзнуть. Сидит, закутанная в одеяло, и жалуется, что ноги мерзнут. Я ей грелку постоянно меняла. Мне так и хотелось ей сказать, мол, остановись, тебе почти шестьдесят, зачем тебе такой молодой мужчина? Тебе же придется постоянно заботиться о своей внешности, ты потеряешь всякий покой. И если тело еще выглядит стройным, подтянутым, то лицо снова потребует каких-то сложных масок, уколов, всего того, что тебе придется проделывать втайне от своего молодого любовника. А еще ты будешь изводить себя ревностью. Ты не сможешь удержать его при себе, он же не собачка, которая сидит возле твоих ног или лежит на пуфике. Мужчина, он как ветер, и здесь, в Лазаревском, особенно в курортный сезон, когда в комнатах отеля поселятся молодые женщины, ты будешь отслеживать каждый его шаг, а еще ловить на себе их насмешливые взгляды, они сразу смекнут, что ты купила себе этого парня.
Я до сих пор не верю, что моей Элечки нет в живых. Кто-то размозжил ей голову. Кто-то, кого она хорошо знала, раз впустила в квартиру. Так сказал следователь, так считаю и я.
Возможно, когда-то, в порыве чувств, я и сама желала ей смерти. Да, это было. Сколько раз я мысленно убивала ее, подсыпала в питье отраву, душила ее подушкой… Но проходило время, я успокаивалась, и жизнь продолжала радовать меня. Ведь если разобраться, кем я была, пока Эльвира не взяла меня к себе? Женщина, потерявшая все из-за своей же глупости, поверившая мужчине настолько, что продала свой дом и собственноручно отдала ему все свои деньги… А после этого скиталась по улицам, умирая с голоду, готовая мыть общественные туалеты,
Нет, мне нельзя было жаловаться. С Элей у меня был дом, своя комната, еда и деньги. А свобода? Как говорила Элечка, свобода – это понятие относительное.
– Она с кем-нибудь встречалась?
Я не знала, что ответить. Рассказать про Сашу? Про то, что она приехала в Москву, чтобы помочь Саше устроить поскорее развод и выйти за него замуж? А что, если это жена Сашина ее убила? Чтобы не разводиться?
– Да, она собиралась замуж, – и я рассказала в двух словах все, что знала.
– Сколько ему, говорите, лет?
– Двадцать восемь.
Следователь присвистнул. Это и понятно. Все бы присвистнули. Я бы первая.
– Тридцать один год разницы. Кто он? Чем занимается? Откуда?
Я рассказала.
– Фамилия?
– Зимин.
– Вам что-нибудь известно о завещании вашей хозяйки?
– Нет, абсолютно ничего.
В квартире побывала тьма народу. Разные там эксперты, криминалисты, следователь, еще какое-то начальство, словом, все чин чином. Осмотрели мою Элечку, уложили на носилки и вынесли.
На том месте, где лежало ее тело, образовалась кровавая лужа. Голову ей пробили малахитовой пепельницей, украшенной золочеными фигурками медвежат. Пепельницей никогда никто не пользовался, она стояла на полочке в передней. Рассеченный висок – след одного из металлических медвежат…
– У вашей хозяйки были враги? Может, ей кто-то угрожал? – следователь спрашивал меня с видом человека, вынужденного задавать вопросы непроходимой тупице, коей он меня считал. Он смотрел на меня, как на существо низшего порядка. Быть может, именно тогда я поняла, что неправильно (не без помощи Эли, конечно) определила свое место в жизни. И что рождена я вовсе не для того, чтобы мыть полы и стирать, а для того, чтобы просто жить и быть счастливой. Может, мне и удобно было во всем соглашаться с Элей, все-таки она являлась не только моей хозяйкой, но и благодетельницей, но то Эля, а это – мужик, следователь, уставший, невыспавшийся, злой и надменный.
– Послушайте, ей никто не угрожал. Она совершенно спокойно жила все те годы, что я ее знала. А еще она была невероятно счастлива, что выходит замуж за любимого человека. Вы не смотрите, что ей по паспорту почти шестьдесят. Она выглядела прекрасно, следила за собой, и Саша ее любил. Вот так. И причин ее убивать ни у кого не было.
– Однако ее убили. Причем весьма жестоко, – заметил следователь.
– Думаю, что ее просто хотели ограбить… Может, кто по соседству живет, преступник, я имею в виду, увидел, что она вернулась, позвонил, она и открыла. Ее хвать по голове, прошли в квартиру, а там – ничего ценного. Все деньги у нее были в банке, на счетах. Наличных у нее почти не бывало. Все ценное из украшений и прочего – в Лазаревском. Мы же там жили. А сюда она приехала, я вам уже рассказывала, чтобы дождаться развода Саши. Я лично так считаю.
– У нее есть родственники?
– Насколько мне известно – нет. Она никогда не упоминала ни братьев, ни сестер, ни племянников…
– По линии мужа тоже никого?
– Понятия не имею. Говорю же, она при мне ни разу не упоминала никого из родственников.
– Может, она из детского дома?
– Я не знаю.
– Хорошо. Мы это выясним. Вы пока оставайтесь в городе, никуда не уезжайте, мы еще с вами встретимся и поговорим.
– Я могу оставаться в квартире? Убраться?
– Да, конечно, можете. До того момента, пока не объявится наследник.
– Наследник?
– Ну не инопланетянка же она, – усмехнулся следователь. – Кто-нибудь да объявится.
В какой-то момент я поняла, что осталась в квартире одна. Жуткая тишина сковала стены этого некогда приятного жилища. Все, что осталось от моей Элечки, – это кровь на паркете.
Мысль о том, что все самое ценное, что было у Эльвиры, сейчас находится в Лазаревском, в ее доме, куда пока еще не ступила нога представителя правоохранительных органов, пронзила меня, заставила мое сердце биться учащенно. Безусловно, следователь (его зовут Шитов Андрей Сергеевич) понял, что основное место жительства Эльвиры – Лазаревское. Она является владелицей дома и отеля. Однако зарегистрирована она в Москве, на Патриарших, в Большом Козихинском переулке, что рядом со знаменитым «Булгаковским» домом.