Мисо-суп
Шрифт:
— Неохота возиться.
— Между прочим, в парках и у станций тоже живут бомжи. Я даже не думал, что в Японии столько бомжей. А это правда, что в Японии есть молодежные банды, которые нападают на бездомных?
«Неужели ему совсем не холодно?» — подумал я и сказал:
— Правда.
— Правда? Ну надо же. А что ты по этому поводу думаешь, Кенжи?
— Ну… По-моему, с этим ничего нельзя поделать. Во-первых, бомжи воняют, да и вообще, как ни посмотри, они крайне несимпатичные люди.
— А… так все дело в запахе? Получается, что запах-это основная причина нашей ненависти или любви к другому человеку… В Нью-Йорке тоже есть уличные банды, которые охотятся за
«Чего это он вдруг об этом заговорил? В такое время, в таком месте…» — подумал я.
Мимо нас, почти волоча своего качающегося дружка, прошла женщина, которая до этого кричала: «Не сдавайся!» Видимо, ее партнер совсем утомился, и они наконец-то решили пойти домой. Парень в спортивном костюме продолжал тренировку.
На продуваемой со всех сторон крыше было очень холодно. У меня даже возникло ощущение, будто бы от живота и ниже я остался без одежды. Особенно мерзли ноги. Почти во всех окнах лав-отеля горел свет. Этот блеклый, пошловатый свет почему-то напомнил мне слова Тихони, в тесной кабинке «глазка». Тихоня сказала: «Я никогда еще не видела, чтобы у мужчины, которому дрочат, было такое лицо»… Вспомнив это, я сообразил, что так и не узнал у Тихони, кончил или не кончил Фрэнк в «глазке». Хотя сейчас это уже не имело никакого значения… Интересно, какое же у него было лицо?
— Может быть, тебе неприятно об этом говорить? — спросил Фрэнк.
Я кивнул и подумал, что если он с самого начала знал, что мне неприятно, мог бы и не начинать этот разговор.
— А почему? Почему тебе неприятно разговаривать о том, как молодые придурки издеваются над вонючими бомжами? Наверное, потому, что ты сразу представляешь себе, как все это происходит… Но почему это зрелище считается неприятным? А при виде пахнущего молоком младенца, наоборот, все невольно начинают улыбаться… Кто изначально решил за нас, какой запах приятен, а какой отвратителен? Наверное, во всем мире нет ни одного человека… Вернее, я хотел спросить, неужто во всем мире нет ни одного человека, которому бы вдруг захотелось прижаться щекой к бомжу… человека, который невольно захотел бы убить младенца. А, Кенжи? Как ты думаешь? Мне почему-то кажется, что такой человек обязательно где-нибудь есть…
От этих разговоров у меня совсем испортилось настроение.
— Я пойду поиграю, — сказал я и отправился на площадку.
Цементный пол в баттинг-центре шел не ровно, а слегка под наклоном, чтобы пропущенные мячи скатывались на конвейер, и почему-то этот пол был густо выкрашен белой краской. Однако в свете флуоресцентных ламп белый цвет приобрел какой-то мертвенный оттенок. Сквозь ячейки забора помаргивали неоновые вывески лав-отелей, тускло светились окна. «Какое безрадостное зрелище», — подумал я и приступил к разминке. Окончив разминку, я выбрал из трех бит самую легкую. Потом закинул в щель специального аппарата три монеты, и над автоматом с надписью «100 км/ч» зажглась зеленая лампочка. Мотор загудел, и сразу же из темноты на меня вылетел белый резиновый мяч. Сто километров в час — довольно приличная скорость. Я не успел подготовиться к удару и промахнулся.
Фрэнк пристально следил за моей неумелой игрой. Я чувствовал на себе его взгляд. После очередного моего промаха он поднялся со стула и двинулся ко мне. Подойдя вплотную к забору, Фрэнк сказал:
— Кенжи, что с тобой? Он же прямо на тебя летел!
Не знаю почему, но меня чуть не стошнило от отвращения. Кто бы говорил, урод!
— Кенжи, посмотри на того парня! — Фрэнк указал пальцем на обладателя спортивного костюма, игравшего через две площадки от меня. — Он классно играет! Быстро, сильно. Классная реакция у человека — еще ни одного мяча не пропустил.
Парень от души лупил по мячам, отправляя их прямо по центру. Сразу было видно, что это не любитель. Слишком быстрый у него был удар. Я подумал, что он, наверное, один из тех профессионалов, которые зарабатывают себе на жизнь, играя по утрам в непрофессиональной лиге. Мне кто-то рассказывал, что в этом квартале живут несколько таких профессионалов-неудачников. Чаще всего это бывшие тренеры секций или спортивных клубов, потратившие все свои деньги на женщин и наркотики либо проигравшиеся в пух и прах. Таким людям ничего не остается, кроме как предлагать свои услуги любительским командам. За каждый хоум-ран они получают двадцать тысяч, за каждый отбитый мяч — пятьсот йен. Поэтому, чтобы не умереть с голоду, им надо быть в форме, а для этого необходимы тренировки.
— Я с самого начала наблюдаю за тобой, Кенжи, ты ни одного мяча не отбил как следует. А ведь твоя машина стреляет медленнее, чем его. Твои-то мячи гораздо медленнее летят.
— Я знаю! — немного повысив голос, ответил я. И тут же снова промахнулся.
— Ну что же это такое?! — покачал головой Фрэнк. — Господи боже мой! Мяч же еле двигался, ну как можно было не попасть?!
Это меня просто взбесило. Я несколько раз взмахнул битой для разогрева и сосредоточился на игре.
Но Фрэнк не унимался: «Это проклятье. Бог оставил тебя…» Я не выдержал и заорал:
— Заткнись! Ты бубнишь у меня за спиной, и я никак не смогу сосредоточиться!
Фрэнк вздохнул и снова покачал головой:
— Кенжи, а ты слышал историю про Джека Никлауса? Есть такой известный гольфист. На одном из соревнований он готовился к решающему пату [22] и так сосредоточился — что даже не заметил, как ветром у него сорвало с головы кепку. Вот это я называю «сосредоточиться»!
— Не знаю я никакого Джека Никлауса, — сказал я. — Просто помолчи, ладно? Очень тебя прошу. Если ты замолчишь, я покажу тебе, что такое хоум-ран. Прямо в табличку попаду!
22
Легкий удар в гольфе.
Фрэнк хмыкнул, кивнул и произнес без всякого выражения:
— На что спорим, что не попадешь?
Мне такой поворот дел очень не понравился. Кто бы мог подумать, что Фрэнк из любителей побиться об заклад. Неужели он, скотина такая, заранее все просчитал, и весь разговор был просто вступлением, ненавязчиво подводящим к ключевой фразе: «На что спорим?»
«Вот урод», — подумал я, вглядываясь в его бесстрастное лицо. Но отступать было поздно.
— Ну давай поспорим на что-нибудь, — сказал я.
Подчеркнутое безразличие, написанное на роже Фрэнка, настолько взбесило меня, что я потерял способность трезво мыслить, которой так гордился.
— Кенжи, предлагаю следующие условия: если из двадцати мячей хотя бы один попадет в табличку — ты победил. Тогда я заплачу тебе за сегодняшнюю работу в два раза больше, чем мы договаривались. Но если ты ни разу в табличку не попадешь, тогда выигрываю я. И в таком случае считаем, что ты работал сегодня бесплатно. По рукам?
«По рукам», — чуть было не ответил я, но вовремя остановился.