МИССИОНЕР

Кабанов Евгений

– Да не надо меня награждать, – совершенно искренне сказал он вслух.

– Цыц, – повернулся к Аполлону Бабочкин, затем снова посмотрел на Глисту. – Ну, тогда, Иван Васильич, считайте, что он комсомолец, – он снова поворотился к Аполлону. – Американец, у меня совсем из головы вылетело, что тебя ещё Тенькова приняла… Было собрание, протокол, всё как положено… И ты, видно совсем забыл, когда Антон тебя коромыслом треснул… Я вот карточку только твою не нашёл. Наверно, Катька с собой прихватила по ошибке. Не переживай, выпишем новую.

Упоминание Кати, и при этом

мастерское враньё Бабочкина заставили Аполлона поверить, что Катя специально прихватила его несуществующую карточку, чтобы иметь хоть какую-то память о нём. И ему стало так хорошо от этих мыслей!

Бабочкин тем временем испытующе смотрел на Глисту. Тот потупился, покряхтел, затем выдавил:

– Ладно… Я – за.

– Единогласно, – тут же, облегчённо вздохнув, подытожил Никита Николаевич, довольный, что весь этот базар-вокзал, наконец, закончился.

Когда все выходили из кабинета, директор задержал Аполлона.

– Ты что, не мог сказать, что комсомолец? – доверительно-наставительно спросил он, когда кабинет опустел.

– Да врать как-то с детства не приучен, – ответил Аполлон, где-то в глубине души понимая, что совсем заврался.

– Да брось ты! Какая, к чёрту, разница: комсомолец – не комсомолец… Ладно. Я тебя чего задержал-то. Мы должны будем скоро новую машину получать, так Олег, мой шофёр, хочет на неё сесть. Ну, а раз хочет, пускай пока на старой поработает. Я с ним уже говорил, он не против. В общем, так – дорабатывай эту неделю на своей, а с понедельника пересядешь на мой "Уазик", будешь меня возить. В зарплате не потеряешь… Ты как на это смотришь?

Никита Николаевич с нескрываемой надеждой посмотрел на Аполлона.

Тот на мгновение задумался, затем сказал:

– Я не против.

– Ну вот и хорошо, – обрадовался директор. – И сразу тебе скажу: на следующей неделе в Дебрянске состоится совещание руководящих работников ликероводочной промышленности. Со мной уже ты поедешь. Я смотрю, парень ты – то, что надо! С тобой не пропадёшь. Даже из гавна вытащишь, если что…

"Значит, о своём прозвище он ещё не знает", – подумал Аполлон.

– Так что, готовься, – продолжал директор. – Да, и дырку для медали этой можешь уже на пиджаке крутить. Отметим вместе…

Он вдруг хихикнул:

– Анекдот про Брежнева знаешь?

Аполлон с удивлением посмотрел на Никиту Николаевича, а тот уже рассказывал свой анекдот:

– Пошёл как-то Леонид Ильич на охоту, да и пропал. Ну, все на волка подумали – что он его съел. А волк отпирается, и доказательств никаких нету. И тут вдруг объявляется свидетель – заяц. Ну, как там это делается – сажают волка и двух подсадных: медведя с кабаном. Только зайца завели в комнату, а он сразу на волка пальцем тыкнул и заорал: "Это он, он его съел – я сам видел, как он потом одними медалями три дня срал!"

Никита Николаевич аппетитно засмеялся, сладко повизгивая и похрюкивая.

Глава ХХХII

Среда в любвеобильной среде

Как и было предсказано

Аполлону женой Глисты Наташей, на следующий день, то есть, в среду, её достопочтенный супруг, рулевой партии на спиртзаводском плоту, с утра на пару дней укатил в производственную командировку. А вечером Аполлон, как и обещал неотразимой жене, укреплённый в своём решении и в своей решимости вчерашним поведением Глисты в кабинете у директора, появился на пороге её дома.

По пути он заметил достойного отпрыска этого благородного семейства возле моста в компании двух девчушек лет четырёх-пяти.

– Девочки, пойдёмте под мост, я там такие красивые ракушки видел, – говорил им Вивця, увлекая их за собой в шлюзы.

"Сынуля, как и его мамуля, времени зря не теряет, – подумал Аполлон, – орёл!" И так ему вдруг захотелось мамашу-орлицу, что он полетел, как на крыльях, на пригорок, где стоял двухэтажный серый дом, похожий, скорее, на тюрьму, чем на самое комфортабельное в посёлке здание с жилищем партийного босса.

Наташа Аполлона с нетерпением ожидала. Видно, даже пасла в окно, потому что, как только он подошёл к двери, та перед ним сразу приотворилась, почти как в сказке, или турникет в метро после "пятачка". Аполлон в мыслях даже непроизвольно среагировал на такую автоматику, вспомнив московское метро – уж не опустил ли он, случаем, "пятачок" в замочную скважину? Но из-за двери вырисовалось озабоченное лицо Наташи, и её красивые, накрашенные ярко-красной помадой, губы заговорщически произнесли:

– Тебя никто не видел?

– Последнюю живую душу я имел удовольствие лицезреть под мостом. Она же, надеюсь, такого удовольствия в отношении меня не получила.

– Входи скорей, – втащила его за руку в чуть приоткрытый дверной проём Наташа, и тут же захлопнула за ним дверь.

Она хотела набросить крючок, но Аполлон, истосковавшийся за два дня по новому женскому обществу, прижал её к стене и, впитав помаду в свои губы, с удовольствием стал размазывать её вокруг Наташиного рта. Наташа, забыв про крючок, отреагировала должным образом, и вскоре они уже были похожи на двух вурдалаков, попивших друг у друга кровцы.

Когда первоначальный азарт схлынул, и они увидели, какой кровожадный вид имеют, Наташа потащила Аполлона в комнату, где посредством полотенца, смоченного в воде, они привели друг друга в девственный вид. И снова набросились друг на друга.

"Да-а-а, явно ей не хватает мужской ласки. Что поделаешь – партия требует жертв, как, кажется, сказал кто-то их великих".

Они стояли посреди просторной комнаты, казавшейся тесной из-за обилия всякой мебели и прочей дребедени, прижавшись друг к другу, и со стороны могло показаться, что хотят съесть друг друга, настолько энергично и жадно обволакивали их рты их лица и их ближайшие окрестности. Руками же, между тем, они поспешно срывали друг с друга одежду. Расстёгивая сзади молнию на её юбке, Аполлон ускорял процесс раздевания тем, что начал зубами расстёгивать пуговицы на её кофточке. Она же в это время, казалось, вгрызается в его затылок, чтобы заглотать живьём, как удав кролика.