Миссия «Демо-2020»
Шрифт:
На следующий день во двор дома боярина Боборыкина въехал возок, запряженный парой гнедых, и несколько конных всадников с саблями наголо в зеленых, немецкого покроя кафтанах и треугольных шляпах. Передний, спешившись, гаркнул во все горло:
– По повелению царрррря!.. Лица, именуемые Петр Буббер, Сильвия фон Каучук, немецкого звания и рода, Евгений Владимиров Афанасьев и еще тот, кто прозывается Ковбасюк, зело со зверями дружный и согласный, – живо за мной к государю! Видеть желает означенных сих лиц!
Показалась заспанная физиономия боярина Боборыкина. Кузьма Егорыч, путаясь в длинной, почти до
– А… мне?., это…
– И тебе, Кузьма Егоров Боборыкин, тоже велено явиться в Прешпург, а мне велено вас сопровождать.
– А кто ж ты таков?.. – нерешительно начал боярин, но был немедленно перебит на полуслове раскатами молодецкого баса:
– Государрррь ждет!
После этих грозных слов боярину ничего не оставалось, как покорно подчиниться, втиснуться в свою спальню и натянуть на себя платье, которое, как полагал сам боярин, приличествует надевать на прием к особам царской крови. То, что Кузьма Егорович находился во власти позорного заблуждения, выяснилось уже в ближайшее время и настолько наглядно, что боярин, верно, запомнил это на всю свою (не слишком, верно, затянувшуюся) жизнь. Но это для истории уже не важно, так что об этом более не будем.
Сильвию фон Каучук, хитрого Пита Буббера по прозвищу Крепкий, а также Афанасьева и Ковбасюка погрузили в возок и повезли то ли в Преображенское, то ли в Прешпург – пред очи царя.
Как оказалось, путь держали именно в Прешпург.
По пути Афанасьев спросил:
– А что там с клоном царя?
Сильвия строго взглянула на него и ответила:
– Процесс пошел, как говорил известный реформатор новейшей истории Михаил Горбачев. Пока что формируются основные признаки особи.
При слове «особь» Афанасьев содрогнулся и почему-то вспомнил своего давешнего начальника Серафима Ивановича Сорокина, которого его злобная супруга, Лариса Лаврентьевна, тоже в порядке семейной критики именовала «особью», а также иными терминами, не для печати. Даже страшно представить, думал Евгений, ЧТО может формироваться там, в нижней горнице боярского дома Боборыкиных.
Прешпург оказался не бог весть какой крепостью– невысокие стены, укрепленные сваями, на углах – башни с бойницами, крепость обнесена рвом, в котором не задержался бы и пятилетний ребенок. Сплетенные из гибкого ивняка фашины и мешки с песком ловко прикрывали ряды бронзовых пушек, единорогов и короткоствольных, надменно задравших стволы мортир. Над воротами, через которые следовало въезжать в крепость, виднелась главная башня, на которой играли куранты на колоколах.
Возок с туристами-миссионерами из демократического будущего, сопровождаемый всадниками, споро въехал в Прешпург. Со стен, кривляясь, извиваясь в бойницах и похотливо обнимая станы пушек, свесилось несколько асоциальных типов в немецком и голландском платье. Они кричали что-то вроде: «Халът, смирррна! Форвертс! Фф-ф-ф, глюпая сволошшь! Нихт клопфен!» Все были безобразно пьяны.
Посреди крепости стояло довольно неуклюжее громоздкое строение – так называемая столовая изба. Казавшаяся снаружи бревенчатым мешком, непригодным для обитания, внутри она, как выяснилось чуть позже, была весьма вместительна и даже уютна, вмещала человек пятьсот– шестьсот со всеми вытекающими – пьянством, блудодейством, драками и шутовством.
На входе стояли два немецких мушкетера, позади которых маячили вполне русские физиономии двух потешных из Преображенского полка царя Петра. Они осуществляли, выражаясь современным Афанасьеву языком, фейс-контроль.
Евгений, Сильвия и прочие вступили в столовую избу царя Петра.
Посреди палаты, размалеванной неприличными сюжетами из греческой мифологии вперемешку с русским лубком, стоял здоровенный трон, на котором сидел сам Фридрихус, король прешпургский, в медной короне, криво сидящей на крупном выпуклом черепе, обсаженном редкими серыми волосами. На потешном короле была мантия на заячьем меху, надетая поверх белого кафтана. Он свирепо сверкал глазами, гремел здоровенными шпорами на ботфортах и перекидывал в зубах длинную глиняную трубку.
Афанасьев даже не сразу узнал в этом размалеванном, карнавально-свирепом властителе Федора Юрьевича Ромодановского, хозяина Москвы и главу Преображенского приказа. Тем не менее это был именно он. Рядом сидели бояре и окольничие, из которых многие приходились боярину Боборыкину дальней родней. Тут же торчала длинная фигура в простом капральском камзоле, и в этой нелепой фигуре угадывался сам царь Петр. Он стоял, преклонив одно колено перед потешным королем Фридрихусом и, чуть покачиваясь, ехидно ухмылялся. Заметив эту улыбку, Ромодановский гневно гаркнул, и Петр тотчас же отскочил, изображая испуг и покорность. Стоявший возле молодого царя карлик оскалил желто-черные лошадиные зубы и дернул Петра за рукав, тот отмахнулся, и карлик полетел куда-то в гущу чопорных бояр, поджимающих губы.. Кто-то задавленно ахнул, карлик заржал, а Ромодановский-Фридрихус заорал:
– И чтобы передо мною зело смирны были!..
И прибавил кое-что из пышных оборотов, характерных для речевой манеры благородного Александра Даниловича Меншикова.
«Дурдом, Владимирыч! – зашевелился Сребреник, когда вся четверка путешественников оказалась пред гневными очами Фридрихуса и любопытствующим взглядом Петра, тем временем вернувшегося к подножию трона. – У нас, конечно, тоже власти не сахар, взять хотя бы старину Нэви Буша-третьего или замечательного политического деятеля Ельцина Бориса Николаевича, дирижирующего оркестром… Но чтобы так – да-а-а-а! Таких затей не видывал, наверно, и мой давний предок, хе-хе, который вселился в Иоанна Васильевича».
– Да уж, – процедил сквозь зубы Афанасьев и тут же услышал голос потешного короля Фридрихуса, который обращался к ним со следующей занимательной речью:
– Понеже нам стало известно, что вы искусны в разных ремеслах и горазды выкидывать штуки, то рассудили мы взять вас на службу. Может, вы все и окажетесь ворами и бунтовщиками, сеять смуту способными, и тогда милости просим на дыбу. А на дыбе, как известно, все откровенны, аки дети. Подписан державный указ о назначении всех вас четверых на следующие должности. Читай! – сделал он знак пьяному дьяку, стоявшему чуть поодаль.
Под облачением чтеца ясно рисовались контуры бутыли, к тому же он был бос и перепачкан то ли в дегте, то ли в ином дурно пахнущем веществе, но это никого не смущало. Позже оказалось, что дьяком, читающим указ, прикинулся не кто иной, как Автоном Головин, воевода, произведенный в генералы и обучающий потешных Преображенского полка различным экзерцициям, проще говоря, строевой подготовке и обращению с оружием. С оружием генерал Автоном Головин обращаться умел, а вот с Ивашкою Хмельницким не совладал, отчего и был немилосердно подпоен, а теперь, пошатываясь и икая, читал «королевский» указ: