Миссия Маккензи
Шрифт:
— Она валялась у тебя под столом, — пояснил он, сладко зевнув. — Ты из-за пропуска поднялась в такую рань?
— Да нет, я всегда встаю в это время, — недоуменно пожала плечами Кэролайн. Она была уверена, что все уже знают о ее привычках.
Кэл лукаво усмехнулся.
— Полковник Маккензи сильно упал в моих глазах, так и знай. Я вижу, он не очень-то утомляет тебя по вечерам!
Кэролайн изобразила предельное удивление.
— Неужели ты мог подумать, что Маккензи может делать что-то в ущерб работе?! Признайся, что ты пошутил!
— Разумеется. Что ж, развлекайся, как умеешь. Что же касается меня, то я удаляюсь к себе — мыться, бриться и пить кофе, чтобы снова почувствовать себя человеком. Сегодня у нас испытания по наводке на движущиеся объекты, мы должны быть на высоте!
Кэролайн чмокнула его в колючую небритую щеку.
— Спасибо, Кэл. Мне пришлось бы вылезти вон из кожи, чтобы заново получить пропуск, чего стоят одни рапорты!
Ровно в полседьмого, когда Кэролайн уже внимательно проглядывала данные предстоящих испытаний, в коридоре раздался тихий мелодичный свист. Она подняла голову, и через две секунды Джо Маккензи шумно вырисовался в дверном проеме. Он был в летном комбинезоне, хотя и не при полной амуниции. Внезапно Кэролайн почувствовала укол страха. Никогда прежде никакие полеты и испытания не, могли заставить ее нервничать — так почему же сейчас она так боится предстоящего полета?
Просто раньше она смотрела на все чисто теоретически, ей не за кого было волноваться…
Профессия военного летчика требует от людей особых качеств, еще более это справедливо в отношении летчиков-испытателей. До сих пор эта профессия остается преимущественно мужской, хотя в последнее время и женщин стали допускать к полетам. Психологи установили, что женщины-летчики имеют большинство из присущих этой профессии качеств — сдержанную холодность и трезвый расчет ситуации, но уверенности в себе им явно не хватает. А ведь летчик-испытатель должен быть уверен в себе на все сто процентов! Только тогда он сможет не просто сесть за штурвал и с грохотом рассекать небо на сверхзвуковой скорости, но, самое главное, будет непоколебимо убежден в том, что всегда справиться не только с машиной, но и со всем на свете, и живым и невредимым вернется на аэродром.
Кэролайн смотрела в глаза Маккензи и замечала в них не только ледяную самоуверенность, но и стремление покорить эту страшную машину, которую он ласково называл «Крошкой». Он ни на секунду не сомневался в том, что заставит ее сделать все, что нужно, и мягко посадить на землю.
Непроницаемая аура окружала его — аура античных героев, полных непоколебимой уверенности в своих силах.
Но несмотря на все свое мастерство и упрямство, он все-таки был обыкновенным мужчиной, человеком из плоти и крови. А человек может погибнуть…
— Ты летишь сегодня? — проговорила Кэролайн, с трудом выдавливая каждое слово.
Он вопросительно приподнял бровь.
— Лечу, — ответил он. — Ну и что с того?
Что могла она ответить? Что насмерть перепугана, потому что он избрал себе одно из самых опасных дел на свете? Но разве она имеет право на страх за него? Между ними нет ничего, кроме взаимной договоренности развлечь друг друга… Джо Маккензи не виноват в том, что она чувствует к нему. И даже если бы он мог разделить ее чувство, Кэролайн не посмела бы признаться ему о своем страхе. Она не смеет волновать его тогда, когда он должен полностью сконцентрироваться на своем задании.
Поэтому Кэролайн постаралась взять себя в руки.
— Ты слишком… м-мм, как бы это сказать… слишком непобедимый в своем комбинезоне. А что у тебя под ним?
Сработало! Ей удалось отвлечь его внимание от своих неосторожных слов. Джо внимательно взглянул на нее, глаза его округлились от удивления.
— Футболка и трусы. А ты думала, что я абсолютно голый?
— Ну не знаю… Я никогда раньше не думала об этом. — Кэролайн махнула рукой, выпроваживая Джо. — А теперь уходи. Ты мешаешь мне работать. Я и так не могу сосредоточиться после вчерашнего! Так что не смей подходить ко мне сегодня.
Она еще не закончила говорить, когда поняла, что наделала. Есть вещи, о которых ей не следовало бы забывать. Глаза Джо зажглись холодным вызовом, и он шагнул ей навстречу. Она сама нечаянно спровоцировала его, и теперь он должен был наглядно продемонстрировать ей, за кем остается последнее слово.
Наклонившись, он уперся в ручки кресла — и Кэролайн не успела опомниться, как оказалась в кольце его рук. Джо поцеловал ее, и она капитулировала моментально, ответив на его поцелуй с обезоруживающей готовностью и страстью.
Внезапно Джо вздрогнул и резко выпрямился, взгляд его был тяжелым и жаждущим.
— Что ты наденешь сегодня вечером?
— Не знаю… А разве это имеет какое-то значение?
Она никогда не думала, что его глаза могут быть бездонными.
— Абсолютно никакого. Потому что через пять минут после того, как мы запремся в номере, я немедленно раздену тебя.
Впечатление от его слов было оглушительным. Когда Кэролайн снова открыла глаза, в комнате уже никого не было.
… Если он увлечен ею хотя бы наполовину того, как она увлечена им, он не сможет лететь сегодня на своем чертовом самолете.
Вновь нахлынул страх, тошнотворным комком подкатил к горлу. Кэролайн потребовалась вся ее воля, чтобы справиться с собой, и ей удалось сделать это только потому, что в глубине души она знала: когда дело касается полетов, жесткий самоконтроль помогает Джо Маккензи выкинуть прочь любые мысли и чувства, не относящиеся к самолетам — единственной привязанности в его жизни. Это была горькая правда, она причиняла боль, но одновременно несла и успокоение — ведь это означало, что с полковником Маккензи все будет в порядке. А это было главное.
Кэл взял себе за правило приходить на работу раньше Эдриена, но сегодня Кэролайн, видимо, сбила весь его распорядок дня, поэтому ей пришлось встретить Эдриена в гордом одиночестве. Он вошел, окинул ее холодным неприязненным взглядом, налил себе кофе и молча сел за свой стол.
Последнее время Кэролайн почти не обращала на него внимания, а сегодня была настолько взвинчена, что едва заметила его присутствие. Она сидела за столом, разрываясь между страхом и предвкушением упоительной близости с Джо. Часть се сознания упорно перебирала опасности, грозящие ему во время полета, в то время как другая часть рисовала сладострастные картины предстоящей ночи. Она не узнавала саму себя, но это была правда, она действительно с трепетом ждала того, что должно было произойти этой ночью, и даже мысль о боли, которая неизбежно ждала ее во время предстоящего соития не могла остудить лихорадочного волнения.