Мистер Кларнет
Шрифт:
– Клайд, постарайся снова стать человеком, – произнес Макс. – Если ты сам себе не поможешь, это не сделает никто.
Он сел в автомобиль и отъехал, ощущая оцепенение во всем теле.
б
Макс направил машину в Малый Гаити.
В юности, в шестидесятые годы, у него была подружка, Джастин. Она жила в этом районе. Тогда его называли Лимонный Город. Его населяли большей частью белые из среднего класса. Сюда многие ездили делать покупки. Мать Макса часто покупала там подарки к Рождеству и дням рождения.
Десять лет спустя, когда
Между афроамериканцами и гаитянами начались конфликты, часто заканчивающиеся поножовщиной. Поначалу страдали гаитяне, пока не организовались в банды. Самая жестокая стала известна как «Ночной клуб Барона Субботы». И верховодил в ней Соломон Букман.
В последний раз Макс был в этом районе в восемьдесят первом, когда ликвидировали банду Букмана. Тогда улицы в Малом Гаити были завалены мусором, окна магазинов заколочены досками, много брошенных домов и ни единой души.
Теперь, через пятнадцать лет, Макс ожидал того же, если не хуже, но, выехав на Пятьдесят четвертую улицу, подумал, что ошибся, попал не в то место. Чистота, на улице полно людей, магазины, выкрашенные в яркие, живые тона – розовые, голубые, оранжевые, желтые, зеленые, – где можно найти все, от одежды и продуктов до деревянных скульптур, книг, музыкальных инструментов и картин. Множество небольших ресторанов, баров и открытых кафе.
Макс остановил машину и вышел. Он был единственным белым в квартале, но не ощущал характерного напряжения, когда находишься в черном гетто.
Солнце уже клонилось к закату, и небо приобрело слабый пурпурный оттенок. Макс отыскал то место, где когда-то стоял мебельный магазин. Подростком он ездил однажды сюда с родителями покупать кухонный стол. Теперь тут располагался большой карибский рынок, копия старого скобяного рынка в Порт-о-Пренсе.
Он вошел, потолкался у лотков с продуктами, компакт-дисками, одеждой и католической утварью. Кругом говорили на креольском, гаитянском диалекте, смесью французского и языков западноафриканских племен. Речь звучала агрессивно, будто горячо спорили. На креольском не разговаривают, а почти кричат. Такое впечатление, словно вот-вот начнут махать кулаками. Но, присмотревшись к жестикуляции и мимике разговаривающих, можно понять, что они просто невинно болтают друг с другом.
Напротив рынка высилась церковь гаитянской Богоматери, а рядом гаитянский католический центр имени Пьера Туссена. Центр был закрыт, и Макс вошел в церковь. Его представления о религии и Боге были весьма смутными, но он любил церкви. Там тихо и обычно пустынно. Хорошо думается. Во время службы в полиции Макс завел привычку заходить в церкви. Много дел удалось расколоть, сидя в одиночестве на скамье с блокнотом в руке. Церковь помогала ему сосредоточиться. Он никогда не рассказывал об этом никому, даже жене.
Сейчас в церкви была лишь пожилая женщина. Сидела на средней скамье, читала вслух креольский молитвенник. Услышав шаги, повернулась посмотреть на Макса, не прерывая чтения.
Макс сел у стены
Женщина продолжала читать вслух, не сводя с Макса черных пронзительных глаз. Он чувствовал ее взгляд, как ощущают камеру наблюдения в подвале банка. Женщина хрупкая, седоволосая. Лицо испещрено глубокими морщинами. Макс изобразил улыбку – открытую, широкую, доброжелательную. Обычно это на потенциально враждебных незнакомцев действовало, но выражение лица этой женщины не изменилось. Макс медленно двинулся по проходу к дверям.
Он бросил взгляд на книжный шкаф в углу. Там стояли Библии на креольском, французском и английском, а также разнообразные книги о святых. Рядом с книжным шкафом висела большая пробковая доска, занимавшая часть стены. Вся в фотографиях гаитянских детей. Под каждой прилеплена желтая бумажка с именем ребенка, возрастом и датой. Дети всех цветов кожи, в возрасте от трех до восьми лет. Мальчики и девочки. Многие в школьной форме. Он поискал фотографию Чарли Карвера. Вот она, небольшая, в правом нижнем углу, затерялась среди нескольких десятков других. Под ней подпись: «Чарлз Пол Карвер, 3 года, 9/1994». Год и месяц, когда он пропал. Он посмотрел даты на других снимках. Самая ранняя – 1990 год.
– Вы из полиции? – произнес сзади мужской голос с четкой артикуляцией. Акцент французский.
Макс повернулся. Перед ним, заложив руки за спину, стоял священник. Чуть выше Макса, но худощавее. Круглые стекла очков в серебряной оправе отражали свет и прятали глаза. Волосы с проседью, как и козлиная бородка. Возраст – лет пятьдесят.
– Нет, я частный детектив, – ответил Макс. Он никогда не лгал в церкви.
– Небольшая разница, – буркнул священник.
– На мне написано, что я сыщик?
– Нет, но догадаться несложно.
– В церковь заходят сыщики?
– Да. Вы заглядываете сюда по пути на Гаити. Вы и журналисты.
– Надо же откуда-то начинать, – проговорил Макс, поежившись под испытующим взглядом священника. – Все эти дети…
– Пропавшие дети.
– Похищены?
– На самом деле их гораздо больше. Ведь бедные гаитяне не могут позволить себе иметь фотоаппарат.
– И давно это началось?
– Дети на Гаити пропадали всегда. Я начал помещать фотографии на этой доске в девяностом, как только приступил к службе. В другой нашей религии детская душа пользуется большим спросом. С ее помощью можно отпереть много дверей.
– Значит, здесь замешан культ вуду?
– Кто знает?
Голос священника звучал устало и печально. Чувствовалось, что он говорит об этом в миллионный раз.
Макс сообразил, что пропажа детей касается священника лично. Оглядел доску, тщетно поискал среди фотографий сходство.
– Который из них ваш?
Священник удивленно вскинул брови, затем широко улыбнулся.
– Вы очень проницательный. Наверное, Бог вас выбрал.
– Это было нетрудно, падре.
Священник приблизился к доске и показал фотографию девочки, справа от Чарли.