Мистер Себастиан и черный маг
Шрифт:
Но Ханна ничего не замечала. Она потрепала Джоан Кроуфорд по голове своей маленькой ручкой, и пес потерся о ее ногу.
— Я научила его нескольким фокусам. Хочешь посмотреть?
Генри сказал, что хочет.
На другой день Генри отправился в семьсот второй номер, как вчера и как позавчера. Но на сей раз, впервые за то время, как они познакомились, — не очень долгое время, и все же это было впервые, — мистер Себастиан не улыбался. Генри знал, что это означает: мистер Себастиан занят делом. И лицо Генри тоже стало очень деловым.
— Присаживайся, Генри, — сказал он.
Генри присел. Мистер Себастиан держал в руке перьевую ручку, которую аккуратно положил рядом с тетрадью; страницы ее по-прежнему были чистыми. Потом погрузил взгляд в глаза Генри. Такого Генри еще не испытывал. Чувство было такое, будто мистер Себастиан
— Это будет началом, — сказал он. — Началом твоей жизни в качестве мага. Но, до того как мы приступим, ты должен дать клятву. Клятву мага. Ибо то, что я собираюсь тебе показать, — тайна для тех, кто не маг, и если ты расскажешь им…
Он сделал паузу, чтобы Генри представил себе последствия. И Генри представил самое страшное, что могло случиться: немедленную и внезапную смерть от огня, от воды, что он погребен в земле, в гробу, или оказался в лодке посреди моря, где его не могут найти, потерявшийся, мертвый, лишенный языка, онемевший навсегда.
— Согласен?
— Но я не маг, — сказал Генри.
Мистер Себастиан поднял и опустил бровь:
— Не маг? Не маг?! Ты больше маг, чем даже я. Об этом я и говорю. В тебе кроется особая сила, столь огромная, что ты не способен осознать ее — пока. Сверхъестественная сила, которая, обладай ею обычный смертный, представляла бы опасность. И если бы ты открыл ее в себе до того, как научился ее контролировать, — о, горе ничего не подозревающему миру! В конце концов маг неизбежно теряет силу творить чудеса. Я вот уже теряю. Но прежде чем она покинет меня окончательно, я должен передать ее другому. Видишь ли, Генри, долгие годы я искал ученика, кого-то с сильным характером и способного носить мантию потусторонней власти после того, как я уйду. Уверен, я нашел его — в тебе.
— Во мне?
Мистер Себастиан кивнул с суровым видом:
— Человек, давший такую клятву, считается магом и получает доступ в мир магии. Готов ли ты?
Генри даже не нужно было раздумывать, однако он притворился, что думает, так, на всякий случай. Потом кивнул.
Мистер Себастиан достал из нагрудного кармашка маленький ножичек:
— Протяни руку.
Генри посмотрел на ножик, на свою руку. Потом снова на ножик. И — призвав на помощь ту особую внутреннюю силу, которую мистер Себастиан обнаружил в нем, а сам он пока еще нет, — протянул руку, почти как вчера к пасти Джоан Кроуфорд. Джоан Кроуфорд лизнул ее, но мистер Себастиан быстро проколол кожу на указательном пальце Генри, так что потекла тонкая струйка крови и капнула на пол. Мистер Себастиан мгновение пронзительно смотрел на нее. Затем уколол собственный палец и, когда из крохотной ранки появилась кровь, прижал его к пальцу Генри, прикрыл глаза и заговорил.
— Как маг, — говорил мистер Себастиан, — клянусь никогда не выдавать секрет какой-либо иллюзии или хотя бы говорить о магии с теми, кто не обучен тайным искусствам и кто не давал, как дал я, клятвы мага. Клянусь никогда не открывать источника моей магии или называть имя мага, учившего меня, и не исполнять перед человеком, не являющимся магом, какой бы ни было трюк, предварительно не доведя его до совершенства; в противном случае я потеряю все обретенные знания и умения. Также клянусь не просто создавать иллюзию, но жить в ней, казаться, но не быть, ибо только таким образом мы можем полностью слиться с магическим миром. Теперь, когда кровь мага и его ученика стали одно, клянусь исполнять все это отныне и навсегда.
— Клянусь, — сказал Генри.
Себастиан открыл глаза:
— Тогда приступим.
Основой всего были карты. Это мистер Себастиан сказал после того, как Генри принес клятву. «Карты — основа всего». Откровенно говоря, Генри ожидал чего-то большего после клятвы на крови, после сурового выражения на лице мистера Себастиана. Но они сосредоточились исключительно на картах — «строительных блоках, из которых возводится все остальное», — сказал он. И вот Генри упражнялся постоянно, дошло даже до того, что он буквальным образом продолжал свои упражнения даже во сне: просыпался с картами в руках, по-прежнему отрабатывая приемы, показанные ему накануне днем. По большей части он упражнялся в ванной комнате, потому что, как ему ни хотелось, не мог продемонстрировать Ханне, каких успехов добился: Ханна не была магом, не приносила клятвы, так что приходилось скрываться даже от нее. Днем это не составляло проблемы, поскольку Ханна была с Джоан Кроуфорд, а отец на работе, но когда они возвращались, то беспрестанно колотили в дверь, недоумевая, что происходит, и Генри, маскируясь,
Для каждого слейта, карточной манипуляции, у мистера Себастиана было свое название. «Монтанское укрытие». «Карпатская борьба». «Восстание в горах». «Освобождение Гудини». Их были дюжины, и, как в школе, Генри должен был запомнить их все до единого. Но это было несложно. И выполнить нетрудно. Тяжело было только постоянно упражняться, повторять, но учеба пришлась на тот момент в жизни Генри, когда талант свеж и восприимчив, он схватывал самые сложные приемы на лету и к концу дня уже мог безошибочно повторить их. Даже мистер Себастиан был изумлен. «Ты будешь по-настоящему великим, — говорил он Генри. — Неповторимым, даже лучше меня. И мир поймет, даже если ты не скажешь, что ты всему научился у меня, потому что больше нет никого, у кого ты мог бы этому научиться. Никого, кроме мистера Себастиана».
Генри приходил к нему каждый день. Дожидался, пока Ханна уйдет играть с Джоан Кроуфорд, а потом во весь дух несся наверх через шесть лестничных пролетов, мимо удивленно глядевших на него коридорных и расфуфыренных постояльцев. И каждый день мистер Себастиан был у себя в комнате, ожидал его, сидя все в том же кресле, в том же наряде и с той же улыбкой на белом лице. Генри хотелось спросить о его коже, потому что руки у него были такие же белые, — хотел спросить, был ли тот вообще когда-нибудь на свежем воздухе, на солнце, поскольку это было сомнительно: он был похож на человека, который никогда не покидал номера, этого номера, родился в нем и жил, а всем необходимым его обеспечивало обслуживание отеля и горничные. Но интересоваться казалось невежливым, ведь причиной могла оказаться болезнь. Если бы мистер Себастиан хотел рассказать об этом, он бы рассказал, но Генри знал, что он не станет рассказывать. Они разговаривали только о магии, и обоим этого было достаточно.
Сперва были одни только карточные фокусы. Освой фокусы, магия придет потом. «Ты строишь дом для магии, — говорил Генри мистер Себастиан, — подготавливаешь место, куда она придет, когда доверится тебе, когда захочет остаться с тобой. Мастерство переходит в искусство, и, как только становится искусством, оно перестает принадлежать одному тебе; ты должен делиться им, это необходимо. Необходимо найти аудиторию, которая будет думать, будто понимает, как ты это делаешь, что впечатление создается благодаря ловкости рук и надувательству, отвлечению внимания, обману зрения или вероятному сговору с кем-то из зрителей, с помощью секретных механизмов, зеркал. Ты добьешься такого совершенства, что публика не будет верить своим глазам, перестанет думать о том, как это объяснить, а почувствует, что есть лишь одно объяснение. Но его не будет; даже ты не сможешь этого объяснить. Чувство всеобъемлющей непостижимости есть часть зрелища. Это обман, возведенный в степень истины. Подумай: ты будешь хозяином одной-единственной ситуации в жизни, когда люди охотно позволят обманывать себя, — заплатят, чтобы их обманывали. И только тогда, после того как они решат, что знают приемы, только тогда они поймут, что это был величайший из всех обманов и увиденное ими превосходит все, что способен вообразить их ограниченный разум. Магия, — сказал он и повторил еще и еще раз: — Магия!»
Генри был идеальным учеником: он верил всему, что ему говорят.
Летом во «Фримонт» волна за волной прибывали красивые люди, элегантные, приятные, счастливые люди. Казалось даже, что они не потеют. На взгляд Генри, они все были как с иголочки, будто только что сошли с человеческого конвейера совершенно взрослыми, бесконечно богатыми и получившими возможность избежать всего того, что оставляет на нас, остальных, уродливый след и преждевременно старит. Они выглядели такими элегантными: мужчины в отутюженных белых костюмах, женщины в платьях с высокой талией, а к вечеру еще и с лисой на плечах. Огромное множество животных отдали жизнь, чтобы послужить этим людям, но Генри думал, они должны были быть счастливы такой своей судьбой. Ханна была похожа на них. Она сияла, как они.