Мистериальная реальность
Шрифт:
Вторая часть симфонии была значительно тише и мелодичнее, но показалась Поли слишком короткой, чтобы успеть расслабиться. Переливающиеся, тихоструйные волны – только пауза перед новым громозвучием, куда-то стремящимся, но она не улавливает куда, вроде бы даже вверх с нарастающей интенсивностью… и… вдруг резко обрывающимся, толи достигнув предела своего напряжения, толи для того, чтобы дать передышку захваченному ими слушателю.
И когда в следующей части, приходя в гармонию с умиротворяющим созвучием многоголосья, паря в его лёгком дуновении, Поли расслабляется и уже начинает наслаждаться, опять вздымается
Десять лет назад Поли оказалась в тисках депрессии, связанной с гибелью не растений, а людей. Она не знала, куда деться от накрывшего её отчаяния невозможности противостоять злу, приводящему к гибели невинных. Не помогали ни концерты симфонической музыки, ни созерцание красот природы, ни чтение худ. литературы. Излияния собственных чувств и мыслей в поэзии и прозе отвлекало на время. Но она снова и снова возвращалась к недавней трагедии. Рядом не было людей, разделявших её страдания, её представления о добре, зле, справедливости, патриотизме, её отчаяние по поводу утраты большинством этических ориентиров. Тексты стоиков (Эпиктета и Марка Аврелия) или «Утешение философией» Боэция могли перенаправить Поли от вроде праведного гнева (и в результате от уныния) на проблемы своей души, но на эти тексты она вышла позже.
Немного спасало излияние возмущения и боли в дневнике.
Беспутье поставлено целью.
Беспутным путём мы идём.
Но солнце и нас тоже греет,
а не обжигает огнём.
Ведь сердце живое есть в каждом.
Как истинный путь обрести,
быть может, оно нам подскажет.
И в каждом зажжён Богом разум.
Ему бы доверить пути.
Выводило из отчаяния обращение к творчеству Юрия Куранова, человека, ученицей которого Поли была. Она была уверена в значимости его творчества для всего человечества, и особенно для россиян. В сборнике миниатюр «Размышление после крещения» (дневниковых записях 1978 – 1980 годов, напечатанных только в 1995 году) он пишет:
«Вижу прекрасную картину Рылова "В голубом просторе», грустно и восторженно бьётся моё сердце.
По обыкновению не обращают внимания на дату написания картины. А дата 1918 год. Это год, когда Россия вступила со своей страшной обречённостью в пучину смерти, когда ненависть сделалась правилом жизни, а неотвратимое падение начало свой гибельный для всего русского народа путь.
Семь прекрасных бездомных свободных птиц улетают от пустынных, чуждых всякой жизни земель. На скалах снег и омертвение. Это образ России, проступающий образ нашего будущего. В этом смысле картина Рылова – пророчество».
Позже в эссе «Воспоминания о детстве» во взгляде Куранова появляется оптимизм.
«Время летит. Мы постепенно начинаем догадываться, что высокохудожественное творчество имеет значение и смысл тогда, когда оно не обслуживает те или иные интересы и инстинкты доминирующих в обществе лиц и группировок…
Кумиры, вожди и тираны живут по своим законам, и всякая попытка для человека талантливого и бескорыстного вступить в их сферу притяжения – гибельна для дарования…
Во всяком случае, те, кто хотел хотя бы прикоснуться к правде, были неизмеримо лучше и выше тех, кто самозабвенно и заливисто холуйствовал во всё горло.
Оставался выход: если нельзя сказать правду, то хотя бы не нужно лгать. Если нельзя жить на полном дыхании, то нужно хотя бы сохранить само дыхание от осквернения».
«Теперь я знаю, куда летят те удивительные лебеди на картине Рылова… Они уходят от смерти, их зовёт к себе жизнь. И не всё заковано льдами на так далёких почти безжизненных островах. Во всём этом синем воздухе неба, в облаках, в безбрежной дали волн дышит ощущение надежды».
Из депрессии Поли выходила постепенно, благодаря заданной себе установке: не переживать так всезахватно, всеми фибрами души, по поводу того, что она не может изменить. Избегая лишних провокаций, она перестала смотреть ТВ. И до последнего времени ей удавалось по поводу внешних обстоятельств, если и напрягаться, то ненадолго и не очень разрушительно для души. В случае, когда вдруг у кого-нибудь из её друзей болью отзывалась в сердце беда и становился весь мир не мил потому, что хочется помочь и невыносимо состояние своего бессилия, Поли давала советы.
Для тех, кому проще было клин выбить клином:
– Выпей рюмку, лучше пару,
позабудь и успокойся,
отключись от страстной брани,
не печалься и не парься –
лучше парься в русской бане.
Для более утончённо чувствительных:
– Всех любить – сердца хватит,
но опасно болеть даже лишь за себя самого –
перестань же души энтелехию тратить,
сокрушаясь о том, что тебе изменить не дано.
То, что можешь менять – то меняй,
дело делая с чистой душой;
а не можешь – меняй отношенье.
И тогда на душе воцарится покой,
и доступными станут
здоровая мудрость и благие свершенья.
На сей раз Поли всё же надеялась, что ей, вместе с другими, что-то удастся сделать, чтобы приостановить безумие безудержной, невидящей последствий алчности. Не получилось. Надо искать спасение в своей душе, как предлагают стоики и «Бхагаватгита». Поли задавалась вопросом, чтоб посоветовал Арджуне Кришна?
– Не слёзы лить – со злом бороться надо, не покладая сил,
но не привязываясь к результатам.
И даже если зло во вне не победил –
сама борьба – в душе надвременного атом.
Выполнять должное, но спокойно, с заботой о чистоте собственных помыслов, не ожидая награды в этой жизни. Но как же сложно для человека, большую часть жизни (правда, неосознанно, не задумываясь, по инерции вслед за всеми в своём окружении) имевшего атеистическое и материалистическое мировоззрение, увидеть приоритет метафизики над физикой. Но ведь сейчас многое изменилось в ней и в её мировоззрении. Зачем же себя обременять бременем бренного?
Знакомясь с текстами стоиков, Поли нашла много ценного у Сенеки, особенно в обуздании гнева. Но как человек двуличный он был несимпатичен Поли. По её мнению Сенека был ответственен за многие прегрешения и преступления, которые историки возложили на Нерона. Марк Аврелий удивлял и восхищал её. Эпиктет был самым привлекательным для Поли. Читая «В чём наше благо?» Эпиктета Поли делала рифмованные переводы с долей отсебятины:
Будь чужд страстям, но не бесчувственен,
как неразумное животное, и небеспечен, как глупцы.