Мистерии Осириса: Древо жизни
Шрифт:
Есть отчего впасть в уныние, но это состояние духа Провозвестнику знакомо не было.
— Не лучше ли, — в конце проповеди предложил один ханаанин, — вернуться домой, поднять наш край и ударить по Дельте?
Провозвестник заговорил с ним мягко, как если бы перед ним был слабоумный.
— Я и сам предпочел бы это решение. Но одержать быструю и полную военную победу отныне невозможно. Оккупационная египетская армия в зародыше задушит любую попытку бунта. Стало быть, нам нужно бороться изнутри, научиться жить здесь, узнавать глубже врага, его повадки и слабые стороны. Это — долгий и трудный
Жилище ливанца было не слишком далеко от дома, где поселились ханаане, но Провозвестник выбрал запутанный и долгий маршрут, который уводил в сторону.
— Разойдемся в разные стороны, — сказал он Бешеному. — Дай мне уйти вперед, а сам спрячься.
— Если бы за нами следили, я бы увидел, но я ничего не заметил!
— Тот, кто следит, делает это ловко.
— Мне убить его?
— Нет, ограничься тем, что рассмотри его хорошенько и убедись в том, что он один.
Бешеный недоумевал. Кто мог их выследить? Между различными ячейками сетей Провозвестника существовали непроницаемые границы, и только он один знал их целиком. Что касается членов этих ячеек, то они, все без исключения, были яростными врагами Египта. Ни один изменник не смог бы проникнуть внутрь.
Бешеный прилег под навес и прикинулся спящим.
В конце кривой улочки он заметил ханаанина, который предлагал вернуться домой, — того, которого убеждал Провозвестник!
Ханаанин бежал, потом остановился, потеряв след, вернулся и пустился бежать по самой узкой улочке. За ним никто не шел.
Бешеный пошел за ним следом.
По всей вероятности, ханаанин потерял след Провозвестника. В сомнении он не знал, в каком направлении двигаться дальше.
В досаде он свернул налево.
Бешеному послышался странный звук, похожий на свист ветра в оперении сокола, когда тот стремглав падает на добычу. Провозвестник, возникнув вдруг ниоткуда, положил свою руку на голову ханаанина, который взвыл от боли, как если бы когти хищной птицы вонзились в его кожу.
— Ты меня искал?
— Нет, нет, господин... Я прогуливался!
— Врать бесполезно. Почему ты меня выслеживаешь?
— Уверяю вас, что я...
— Если ты откажешься говорить, я вырву тебе глаз. Боль непереносима. А потом я вырву тебе другой, и будет еще больнее.
В ужасе ханаанин признался.
— Я хотел узнать, куда вы идете и с кем встречаетесь.
— По приказу кого?
— Никого, господин, никого! Я не понимал, почему вы не хотите сформировать ханаанскую армию. Кроме того, я вас подозревал в том, что вы находитесь на службе у Египта, чтобы уничтожить наше движение сопротивления.
— А, может быть, это ты скорее состоишь на службе у фараона?
— Нет, я клянусь вам, нет!
— Это твой последний шанс сказать правду.
Коготь Провозвестника впился в глаз несчастного. Раздался невыносимый вой.
— Нет, не фараона, а вождя моего племени, в Сихеме, который хотел избавиться от вас!
Последний крик, короткий и ужасный, заставил заледенеть кровь Бешеного.
Ханаанин лежал, простершись, на земле. У него больше не было ни глаз, ни языка.
Ливанец медленно поднимался по лестнице, которая вела на террасу его жилища, откуда неслись приятные запахи. За ним поднимались Провозвестник и Бешеный. Бешеный, испытывая недоверие, предпочел осмотреть все комнаты.
— Мне нравится сидеть здесь на заходе солнца, — признался ливанец. — Отсюда открывается прекрасный вид. Кажется, что царишь над Мемфисом.
Действительно, взгляд парил над белыми домами и останавливался на храмах, этих жилищах идолов, ложных богов, которые Провозвестник низвергнет и уничтожит. От них не останется камня на камне, а статуи будут разбиты и сожжены. От пытки не ускользнет ни один жрец. Ни единый след прежнего духовного мира не должен уцелеть.
— Но мы пришли сюда не для того, чтобы любоваться вражеской столицей, —сказал Провозвестник. — Есть ли у тебя новости о Сесострисе?
— Только взаимоисключающие слухи. Одни говорят, что он попал в Элефантине в плен к правителю Саренпуту, а другие считают, что он овладел югом Египта в жестоком сражении. Но никому не известны намерения царя, если предположить, что он еще жив.
— Он жив, — утвердительно заявил Провозвестник. — Почему твоя сеть информаторов не дает больше действительных сведений?
Ливанец проглотил пирожное, чтобы успокоить свой страх.
— Потому что она еще недостаточно развита, особенно на юге. Мне нужно много времени, и я обещаю, что...
— Что ж, используй это время, но не разочаровывай меня.
Едва успокоенный примирительным тоном Провозвестника ливанец не скрыл от него ни одной трудности, которые встречались на его пути, объяснил ему, каким способом набирал своих информаторов и как внедрял их в среду населения. Основным препятствием были для него неторопливость средств сообщения, а порой и полное их отсутствие из-за конфликта, развязавшегося между некоторыми правителями провинций и фараоном Сесострисом. Нередки были случаи, когда Хнум-Хотеп блокировал суда и конфисковывал их содержимое. Кроме того, и это было немаловажно, агентам ливанца, чтобы общаться с военными и чиновниками, которые поставляли драгоценную информацию, нужно было прекрасно знать местные обычаи и отлично знать язык.
Провозвестник выслушал все очень внимательно.
— Ты хорошо работаешь, мой друг. Продолжай в том же духе. Терпение — это главное оружие.
— Я вступил в деловые отношения с забавным человечком, — добавил ливанец. — Знаю только, что он — высокопоставленный и влиятельный чиновник, который хочет заработать много денег. Я должен узнать о нем больше и надеюсь через его посредничество выйти на контакт с чиновником из царского дворца.
— Эту ступень преодолеть наиболее сложно, — сказал Провозвестник. — Будь предельно осторожен. Как зовут этого... этого делового человека?
— Он мне не назвал своего имени. А если бы назвал, то солгал бы.
Провозвестник закрыл глаза и, проникнув в память ливанца, попытался увидеть лицо этого странного негоцианта.
— Путь мне представляется интересным — заключил он. — Установи его личность, не беря на себя риска. В чем состоит ваш договор?
— Поставка ценной древесины. Он открывает мне мемфисский рынок, но его условия на грани неприемлемого. Я почти ничего не заработаю.
— Из этого «почти ничего» не забудь оставить долю и на мою боевую сеть.