Мистериум
Шрифт:
Стерн только что получил Нобелевскую премию — его портрет показывали по телевизору — и Говард рассуждал о том, как круто быть знакомым с таким человеком, с таким гением.
Мама сполоснула последнюю тарелку и начала спускать мыльную воду.
— Алан умный, этого не отнять. Но он также… Не знаю, как это называется. — Она задумалась. — Для него все лишь головоломка. Фокус. Покажи ему камень, и он определит, из чего он сделан и как оказался у тебя под ногами, и как работают его атомы и сколько бы он весил на Марсе. Но подобрать его просто так? Рассмотреть
Contemptus mundi: презрение к миру и мирским вещам. Когда Говард прочитал эти слова в учебнике психологии, он сразу подумал о Стерне.
Он медлил, но ему не к чему было возвращаться — лишь к прокторам, их ужасу и огненной пустыне. Он удивился, что бомба до сих пор не взорвалась.
Существо, бывшее когда-то Стерном, смотрело на него с болью настолько же ощутимой, как и этот жуткий жар.
Говард вытянул руку. Кожа на ней пульсировала светлыми прожилками.
Теперь свет был повсюду вокруг него, внезапно появившись из ниоткуда.
Целый мир света.
Бомба, подумал Говард.
София рыдала и страдала, потому что её бросили одну в этой тьме и пустоте; но когда она подумала о свете, что покинул её, ей полегчало, и она рассмеялась.
Поле огня.
Он коснулся чего-то. Всего. Он держал его в руках. Камень.
Глава тридцатая
Эллен Стоктон заплакала, когда увидела бегущего к машине Клиффорда. Холодный воздух быстро её отрезвил; она знала, насколько маловероятна была их встреча. Она открыла ему дверь, и он подбежал, и они обнялись.
Декс с Линнет стояли снаружи. Она смотрела на него, словно ожидая какого-то вердикта. Он сказал:
— Пятнадцать минут — если отсчёту можно доверять. — Он понизил голос, чтобы мальчик с матерью не услышали. — Мы слишком далеко к востоку. Дороги, снег… мы не успеем добраться до городской черты за это время, не говоря уж о безопасном периметре.
В голосе Линнет звучало почти неземное спокойствие.
— Согласна. Мы можем сделать ещё что-нибудь?
— Можем поехать и надеяться на чудо.
— Прокторы не станут откладывать взрыв. Только не после того, как решение принято. Слишком многое пошло наперекосяк.
— Ехать и молиться, — сказал Декс, — или…
— Что?
— Я всё время думаю о Говарде. Помнишь, что он сказал? «Единственный выход — войти».
— Он говорил о разрушенной лаборатории. Думаешь, там можно как-то укрыться?
— Не представляю себе, как именно. Но всё может быть. Кто знает? — Он коснулся её плеча. — Нужно помнить о том, что это гораздо ближе к бомбе.
— Вряд ли это такое уж преимущество.
— Как сказать. Если случится худшее — всё будет быстрее.
Она посмотрела ему в глаза. Секунды невозвратимо утекали.
— Возможно, ты прав. Но я хочу туда отправиться, потому что это шанс. Понимаешь? Не просто самоубийство. Я думаю, часть тебя хочет умереть. Но я не хочу.
Правда ли он хочет умереть там, в лесах оджибвейской резервации? Странно, но факт — он не хотел. Впервые за много лет он предпочёл бы остаться в живых. Отчаянно хотел жить.
Но дороги покрыты толстым слоем снега, а он помнил оценки мощности, которые Эвелин подсмотрела в кабинете Саймеона Демарша. Он припомнил всё, что когда-либо читал о Хиросиме и Нагасаки. Быстрая смерть, конечно, лучше, чем долгая агония распадающейся плоти. Он не хотел, чтобы Линнет умерла такой смертью.
И шанс тоже есть, думал он, по крайней мере, Говард, похоже, так считал.
Пушистые снежинки, казалось, неподвижно зависли в воздухе. Сам воздух, казалось, подрагивал в предвкушении.
— Мы теряем время, — сказал он. Лаборатория не намного ближе, чем Колдуотер-роуд. Понадобится всё его водительское мастерство, чтобы добраться туда за — он взглянул на часы — за тринадцать минут.
Линнет прильнула к окну, когда машина проезжала Бикон-роуд. Большая часть делового центра была в огне. Пламя отражалось от снега, дым стлался поперёк дороги.
Декс вёл машину на опасной скорости, но он знал маршрут. Она старалась не смотреть на странные цифровые часы на приборной панели. Она не могла изменить время и не хотела на нём зацикливаться.
Вместо этого она, как ни странно, вспомнила о матери, умершей давным-давно в безвестной тюрьме Бюро. Что-то всегда живёт во всём, говорила она. Возможно, что-то живёт и в том нагромождении развалин, к которому гнал сейчас машину Декс; возможно, это человек, которого Говард называл Стерном. Который был кем-то вроде Демиурга, если она всё правильно поняла. Смертным богом.
Добрым или злым ангелом.
Низкие облака неслись по небу. Снег падал мягким покрывалом. Машина свернула на шоссе.
Клиффорд достаточно быстро сообразил, куда они едут.
Он не возражал. Он видел достаточно для того, чтобы понять — Декс не желает ему зла. Но когда машина свернула с шоссе налево на узкую лесную дорогу — дорогу, которую Клиффорд знал даже слишком хорошо — он не смог сдержать вздоха смирения.
— Всё хорошо, Клиффи, — сказала мама, когда полог сосновых ветвей сомкнулся над машиной. — Теперь всё будет о’кей.
Что ещё она могла сказать?