Мистерия убийства
Шрифт:
— Вы имеете в виду медицинскую страховку?
— Нет, я имею в виду страхование жизни.
— Страхование жизни? Да ведь им всего шесть лет!
Я всё понял и разозлился ещё сильнее.
— Значит, вы полагаете, что я убил мальчиков, чтобы получить страховку? — резко спросил я. — Что, выждав время и получив наличные, я сбегу в какую-нибудь гребаную Бразилию? Так, что ли? А с головой у вас всё в порядке?
— Ничего подобного, — спокойно произнёс Прайс. — Никто ничего такого не предполагает. Мы просто обсуждаем трудности, которые вы испытываете, и всё, что с этим
И тогда я взорвался.
— Послушайте! — прошипел я дрожащим от ярости голосом. — Я не убивал своих детей!
— Мистер Каллахан, может, нам стоит на некоторое время прерваться? Вы не хотите проконсультироваться с адвокатом?
— Я не нуждаюсь ни в перерыве, ни в вашем гребаном адвокате!
— Разве детектив Шоффлер не сказал вам, что вас видели на парковке открывающим машину? И это было уже после того, как вы заявили о пропаже детей.
— Я проверял, не пошли ли мальчики к автомобилю, потеряв меня. Сделать это мне предложил охранник.
Всё продолжалось в том же духе. Час. Два. Три. Четыре. Шёл пятый час допроса, когда Прайс спросил, не хочу ли я воспользоваться туалетом. Когда я отказался, он, извинившись, отправился в туалет сам. Вернувшись, он принёс воды и предложил вновь пройтись по событиям с самого начала.
— Напомните мне, — сказал он, — кому принадлежала идея поехать на ярмарку? Ведь это вы предложили, не так ли?
— Нет, — ответил я, — я уже говорил. Это была их идея. Я терпеть не могу подобные затеи.
— А что вам нравится?
Допрос продолжался.
— Вы утверждаете, что слышали голос Кевина по сотовому телефону, — сказал Прайс. — Он произнёс лишь слово «папа». Как вы могли определить, что это Кевин? Ведь они однояйцевые близнецы, не так ли?
— Это мои дети, — ответил я.
— И вы можете их различить? — Прайс изобразил в воздухе вопросительный знак.
— Да, верно.
Он посмотрел на меня так, словно хотел оспорить моё утверждение, но вдруг улыбнулся.
— Думаю, что могу это принять. Представляю, как вам было трудно, — произнёс он с дружеским участием, — как мучительно. — Печальный вздох. — Всего одно слово… И больше он не звонил?
— Нет. Это все.
— Боже, — сказал Прайс, переходя к новой теме. — Почему вы ничего мне не рассказали о предыдущем вечере? Хм-м…
— Я не вижу никакой…
— Вы не хотите об этом говорить? — сурово спросил он и тут же извинился, словно затронул своим вопросом слишком чувствительную точку.
— Ничего подобного. Просто не вижу связи.
— Не скажите, — улыбнулся он. — Никогда не знаешь, где отыщутся факты, способные нам помочь.
Я кивнул, соглашаясь.
— О'кей. Итак, предыдущим вечером — в пятницу — у вас, по вашим словам, была масса работы. Но не будем об этом. Поговорим об ужине. Вы его приготовили дома или поели в городе?
— Мы ели в городе. В пиццерии.
— В какой пиццерии? Где?
— В пиццерии «Два миндаля».
— Вас там кто-нибудь видел?
— Естественно. Официант. Другие посетители.
— Вы расплачивались наличными или кредитной картой?
— Наверное, картой.
— Вы не помните?
— Нет. Не помню.
Он махнул рукой, показывая, что это не имеет никакого значения, и произнёс с лёгкой улыбкой:
— Я тоже никогда не помню подобную чепуху.
Джейсон Прайс обладал бесконечным обаянием и пользовался им вовсю, убеждая меня в своём расположении. В том, что он мне лучший друг. А для укрепления этой новой дружеской связи он хотел услышать от меня все. Мои слова, втолковывал он, никоим образом не будут использованы против меня. У него уже были осложнения, и он ни при каких обстоятельствах не стал бы мне лгать. Да, в какой-то момент я потерял контроль над собой, что совершенно естественно. Никто не может полностью владеть своими эмоциями. И так далее и тому подобное.
Я пытался убедить себя, что это звучит глупо, а болтовня Прайса не стоит и выеденного яйца. Однако всё было не так просто. Я почему-то начал испытывать почти религиозную тягу к исповеди. Мне даже показалось, что, исповедовавшись, я очищусь, возрожусь к новой жизни и смогу начать все заново.
Шёл час за часом, и я ощутил какую-то опасную апатию. Мне надоело говорить, я захотел спать.
Мне несколько раз доводилось читать о тех, кого удалось оттащить от самого края пропасти. В какой-то момент воля может ослабнуть. Жертва гипотермии, как говорят, перед смертью ощущает тепло и сонливость, а тонущему человеку кажется, что он погружается в море света. Из этого я сделал вывод, что уход в небытие может оказаться весьма заманчивым выходом, предоставляя желанный отдых от борьбы и боли.
Когда мы в очередной раз отправились по территории ярмарки, кто-то постучал в дверь. Детектив Прайс нахмурился, извинившись, поднялся с места, чуть приоткрыл дверь и перекинулся несколькими фразами с тем, кто стоял за порогом. Говорили они шёпотом, но явно спорили. Затем Прайс молча вышел в коридор, оставив меня в одиночестве.
В полудремотном отупении я непрерывно поглядывал на часы и ждал, когда он появится. Прошло десять минут. Двадцать. Полчаса.
Вернувшись, Прайс повёл допрос совсем в иной колее, поставив меня в тупик.
— Каковы ваши религиозные убеждения, Алекс? — спросил он.
— Что?
— Какое вероисповедание вы разделяете? Во что вы верите?
— Вообще-то я не очень религиозен.
— Выходит, вы атеист?
— Не совсем. Но какое отношение это имеет к делу?
— Положитесь на меня, о'кей? Скажите, отвечая на вопрос о вере, что бы вы подчеркнули? Атеист?
— Нет. Я, скорее, латентный католик… Мм-м… Не знаю. Пожалуй, я подчеркнул бы христианин.
— Вот как?
Затем последовали вопросы о жертвоприношениях животных. Он спросил о моём материале, рассказывающем о культе «Сантерия» в Южной Флориде. Его интересовало моё отношение к разного рода верованиям, в частности, к культу «Вика».