Мистерия "Варяга"
Шрифт:
— Братцы, я жив! Целься верней!
Управление кораблем он не терял ни на минуту. И японцы дрогнули.
Вся японская эскадра за время боя смогла произвести около полутысячи выстрелов. Суда Уриу не поспевали за молниеносными маневренными эволюциями сумасшедшего русского крейсера (которые с исключительным мастерством прикрывал «Кореец», вступивший в бой чуть позже), и поэтому скоростную артиллерийскую дуэль невиданной ожесточенности вели с «Варягом», в сущности, лишь крейсеры «Асама» и «Нанива». Эпизодически их пытались активно поддержать «Чиода» и «Ниитака». Остальные японские корабли реагировали на происходящее лишь беспорядочной редкой стрельбой: все происходило слишком быстро. В 12.05 «Варяг», сотрясаемый ударами снарядов, проскочил траверз острова Иодолми
«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами? можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою и помни о борьбе; вперед не будешь. Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?» (Иов. 40, 20–41, 1).
Верный «Кореец» совершил оверштаг вслед за своим флагманом.
Второй раз сквозь японский строй «Варяг» прошел как раскаленный нож сквозь масло. Вновь вокруг мгновенно выросла огненная стена, и показалось, что само течение времени застыло, распавшись вдруг на отдельные бессвязные фрагменты: горели «Чиода» и «Такачихо», шел ко дну метнувшийся в атаку миноносец, а русский крейсер начал оседать и крениться на левый борт, словно наскочив в узком фарватере на мель. Затем «Варяг» последним, невероятным усилием рванулся к Чемульпо и, оторвавшись от двух выкатывавшихся на линию стрельбы японцев, оказался в нейтральных водах. «Кореец», невредимый, беспрепятственно вернулся за ним к месту прежней стоянки.
После этого японские корабли вновь отошли к Иодолми и бой закончился.
Несколько часов, которые понадобились японской эскадре, чтобы прийти в себя после сражения, Руднев использовал для того, чтобы не доставить противнику ни пленных, ни трофеев: «Кореец» был взорван, а «Варяг» затоплен. С военно-прагматической точки зрения это было логично, если учитывать, что канонерская лодка почти не пострадала, тогда как «Варяг» получил пять подводных пробоин, множество надводных, был полуразрушен и лишился к концу боя почти всей артиллерии. Вместе с «Варягом» был затоплен и товарно-пассажирский пароход «Сунгари», входивший в качестве вспомогательной единицы в отряд русских стационеров в Корее. Все команды до занятия гавани японцами были рассредоточены по экипажам иностранных судов. Подводя итоги своей миссии в Чемульпо, Руднев мог констатировать, что в сложившейся ситуации сделал все от него зависящее: до последней возможности обеспечивал дипломатические маневры российского МИДа, попытался в условиях внезапно начавшейся войны осуществить прорыв, а убедившись в невозможности такового (когда были перебиты рулевые приводы и крейсер на ручном управлении стал терять скорость), возобновил бой, стремясь нанести противнику максимальный урон. В этом он преуспел:
«По сведениям, полученным в Шанхае, японцы понесли большие потери в людях и имели аварии на судах, особенно пострадал крейсер „Асама“, который ушел в док. Также пострадал крейсер „Такачихо“, получивший пробоину; крейсер взял 200 раненых и пошел в Сасебо, но дор о гой лопнул пластырь и не выдержали переборки, так что крейсер „Такачихо“ затонул в море. Миноносец затонул во время боя. Донося о вышеизложенном, считаю долгом доложить, что суда вверенного мне отряда с достоинством поддержали
Что же касается петербургских мудрецов, жестоко просчитавшихся в своих политических играх в Приморье, то им командир «Варяга» ничем помочь не мог.
Вернувшись в Россию, Всеволод Федорович с некоторым удивлением узнал, что оказался главным героем событий, которые, стремительно усвоенные и преображенные народным мнением, стали в один ряд с Куликовым полем, Полтавой и Бородином. Руднев получил звание контр-адмирала, офицеры и нижние чины — боевые награды и премии, а сверх того, была учреждена особая медаль «За бой „Варяга“ и „Корейца“», которой были отмечены все участники сражения. В Одессе, Севастополе и Петербурге прошли торжественные встречи. Цезарь Кюи написал музыку к специальному песнопению «„Варяг“ идет свершить свой подвиг славный…», а скульптор К. Казбек создал композицию-мемориал «Прощание В. Ф. Руднева с „Варягом“». Появились несколько батальных полотен на сюжеты сражения при Чемульпо и массовые тиражи открыток с изображениями героических кораблей и их командиров и офицеров. И тем не менее привкус тревоги и горечи был в этом торжестве. Результаты великого боя 27 января 1904 года до сих пор вызывают ожесточенные дискуссии историков и публицистов: кто же оказался победителем?«Варяг» не смог прорваться в Порт-Артур и был в конце концов затоплен. Но и японскую эскадру по итогам схватки 14 кораблей с двумя (или, если угодно, шести крейсеров с одним) назвать победителем, по совести, нельзя. По удивительной формуле, найденной Рудневым, «Варяг» не победил сам, но и «не дал японцам одержать победу». Эти слова, вырвавшиеся случайно и не предназначенные в момент высказывания для большой истории, точно выражали общее переживание современников странного единоборства, впервые наглядно указавшего вступающей в новое столетие империи какую-то невиданную еще в ее судьбе провиденциальную миссию: не победить, но не позволить одержать победу над собой.
В этом было что-то очень грозное и мрачное не только для привыкшей к военным и политическим триумфам России, но и для всего европейского мира, мыслившего еще категориями минувшего века. Это почувствовал в феврале 1904 года, просматривая передовицы австрийских газет с отчетами об открытии боевых действий на Дальнем Востоке, несостоявшийся филолог-классик, этнограф-беллетрист и автор тяжеловесных немецких стихотворных сатир Рудольф Грейнц (Greinz), весьма далекий от всех российских страстей того времени. Переживание было столь сильным и гнетущим, что памяти никогда не виданного им крейсера, покоящегося на грунте Желтого моря в девяти тысячах километрах от Тироля, он посвятил стихотворение, которое, в отличие от прочих многочисленных разнообразных сочинений, оставило за Грейнцем право на литературное бессмертие:
Lebt wohl, Kameraden, lebt wohl, hurra! Hinab in die gurgelnde Tiefe! Wer haette es gestern noch gedacht, Dass er heut’ schon da drunten schliefe!Эти стихи, появившиеся в мюнхенском журнале «Jugend» 12 (25) февраля 1904 года, спустя две недели после боя и гибели русских кораблей, в апреле были переведены Еленой Студенской и, положенные на музыку кларнетистом 12-го гренадерского Астраханского полка Алексеем Турищевым (специально для чествования экипажей «Варяга» и «Корейца» в Петербурге), стали для России XX века национальным гимном и, вероятно, самым главным итогом противостояния под Чемульпо:
Прощайте, товарищи! С Богом, ура! В кипящее море под нами! Не думали мы еще с вами вчера, Что ныне уснем под волнами!