Мистические города
Шрифт:
Внезапно похолодев — спинной мозг так отреагировал на смутное ощущение, латентное воспоминание, скорее инстинктивное, чем личное. — Колби вздрогнул и взглянул за ледяной купол.
Впереди Дэвид и Джек шли по следу единорога, во все глаза всматриваясь в беспорядочный узор кровавых брызг.
— Слушай, — сказал Херли, — не важно, девственник ты или нет, но…
— А как же Джек? — перебил его Колби, показывая вперед на своих товарищей. — Он тоже девственник?
Херли несколько раз открыл и закрыл рот.
— Может быть. Я не знаю.
— По-твоему,
— Это только догадка…
Колби прервал его резким смехом:
— Может, у меня и не было «офисных романов», как у тебя, Херли, но я потерял девственность в пятнадцать. И с тех пор мне тоже доводилось спать с женщинами.
— Прекрасно, — огрызнулся Херли. — У тебя есть объяснение получше?
— Нам следует спросить Джека. Он, видимо, у нас главный спец.
— Ладно, — фыркнул Херли. — Дэвид должен знать лучше. Он охотился…
— Что?
— Может, дело в этом. — Херли схватил Колби за руку. — Слушай, может, это как рассказ, в котором что-то изменяется при каждом пересказе. Мы в школе играли в такую игру: все выстраиваются в ряд и учитель шепчет слово на ухо первому ребенку. Тот передает следующему, а следующий — следующему, понимаешь, и так далее. Последний в ряду произносит то, что ему сказали, вслух, и это слово обычно совсем не то, что в начале игры. Может, так и с мифом о единороге. После того как эта история рассказывалась столькими поколениями, детали наверняка перепутались. Может, нужно быть не девственником, а просто невинным.
— Невинным. Это как?
— Ты когда-нибудь охотился, Колби? Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?
— Нет. Боже мой, Херли… — Колби поморщился. — Да я до сегодняшней ночи и арбалета-то в руках не держал.
— Верно. А мы с Дэвидом охотились. Он брал меня с собой пару раз на охоту с луком. Так что я не в первый раз.
— Но это означает, что Джек тоже невинен. — Колби посмотрел вслед удалявшейся паре. Пока Джек еще не нашел свою добычу. Пока они не нагнали раненое животное.Грудь его сжалась, будто питон стиснул ему ребра. — Что станет с единорогом, когда мы убьем его?
Херли подкинул арбалет в руках, поудобнее ухватив ложе. Взгляд его был живой и ясный, не затуманенный алкоголем.
— Может, его опять станет видно. Может, это единственная возможность всем нам его увидеть.
Официантка принесла им новые напитки, забрала стаканы со льдом, как будто убирая лишнее после завершения некоего ритуала. Четверо мужчин первое время не смотрели друг другу в глаза, повернувшись в разные стороны, как четверка размагниченных компасов. Четыре приятеля, выбитые из колеи вспышкой Колби, пытались найти, на что бы отвлечься. Херли глазел на официантку, Дэвид увлекся игрой света на полумесяце своих ногтей, Колби бесцельно блуждал взглядом по залу, усиленно притворяясь, что не чувствует мрачного
— Ты устал нас слушать, Колби? — спросил Джек. — Для тебя непосильная задача выпить пива и подыграть нам несколько часов? Мы настолько наскучили тебе?
Колби уставился в стакан, не желая поднимать голову.
— Я просто устал, — сказал он. — Тяжелая неделя. Вот и все.
— Ага, «все». В этом вся проблема? Ты проснулся сегодня утром и осознал, как пуста твоя жизнь. Когда у тебя в последний раз была приличная прибавка к зарплате? Или свидание? У тебя есть друзья, кроме нас троих? Ты все так и живешь в этой дыре в Парквэе или тебе все-таки удалось скопить взнос на ту квартирку за мостом?
Каждый вопрос психологическим ударом обрушивался на него, но почему-то доставалось телу: легкие сжались, живот скрутило, горло сузилось до крошечной дырочки. Каждый вопрос воплощал в слова внутреннее недовольство, которое пытался побороть Колби, от которого пытался отделаться в течение нескольких последних месяцев, занимаясь своим докладом. Как будто эти вопросы можно решить, когда он поделится своими открытиями, как будто он пишет жизнеутверждающий манифест, а не изучает потребление бумаги. Вопросы Джека ввергали Колби в экзистенциальную пустоту, наполнявшую вакуум за той незначительной реальностью, каковой был его доклад.
Колби попытался отмахнуться, отстраниться от них мановением руки.
— Забудьте, — сказал он. Он с трудом поднялся из удобного плюшевого кресла. — Я все. Я пошел домой.
— Ты должен что-то сделать, — сказал Джек. — Что-нибудь настоящее. Спрыгни с самолета, погоняй на мотоцикле. В таком роде.
Колби замер, запутавшись в рукаве пальто.
— Сейчас?
— Почему бы и нет?
Колби демонстративно оглядел зал:
— Потому что сейчас середина ночи. Потому что я…
— Потому что ты боишься? Потому что проще говорить о том, что неплохо бы что-то сделать, чем действительно сделать? Потому что тебе проще придираться к нам из-за одних и тех же старых баек, чем пойти и принять участие в создании настоящей и новой?
— Нет…
— Это только отговорка, Колби. Все, что бы ты ни сказал. Жалкая отговорка, чтобы опять ничего не делать.
Колби вспыхнул. Он всунул в пальто вторую руку.
— Ты-то какого хера взъелся?
— Я думаю, что ты прав. Херли из раза в раз рассказывает одну и ту же треклятую историю, и меня это тоже достало до чертиков. Но разве он виноват? Разве в том, что нам не удается сделать, виноват кто-то, кроме нас самих?
— Боже, Джек! — фыркнул Херли, задетый его словами.
У Колби пересох язык, он облизал губы, как будто они могли смочить его.
— Что у тебя на уме?
Джек улыбнулся:
— В Виндвордском парке есть единорог.
Херли рассмеялся:
— Твою мать, Джек, прекрасное начало. — Остальные взглянули на него. — Что? Прекрасное начало для байки, говорю. Сначала ты критикуешь нас за то, что мы скучны, а потом добиваешь… — Он запнулся. — Что? Вы ему верите?