Мизантроп
Шрифт:
Борис молчал. Получилось, что поездка в далекий казахстанский город уберегла его от совсем уже страшных последствий. Иначе он мог бы на пару с Владиком получить шесть лет тюрьмы и отправиться совсем в другие места.
– Бедный Усольцев!.. – Борис вздохнул. – Но ты меня все-таки вытащи, да?
– Я тебе сказала, что вытащу, – пообещала тетка. – Хотя бы ради Семена. Он тоже переживал по поводу твоего назначения в этот Целиноград.
На следующей день Борис улетел в Алма-Ату, чтобы оттуда добраться до Целинограда. Возвращение было особенно тяжелым. Теперь он считал каждый день и час, когда наконец-то придет вызов из московской аспирантуры. Генриетта Марковна не понимала, почему все эти дни Борис проводил в таком лихорадочном возбуждении, просыпался от каждого стука в дверь, вздрагивал от любого телефонного звонка.
Ждать ему пришлось еще около трех месяцев. Потом вызов все-таки пришел. Это был самый счастливый день в жизни Бориса Репетилова. Он бросился в отдел кадров оформлять отпуск за свой счет. Пожилая женщина, начальник отдела кадров Гюльназ Нуршановна, оформлявшая ему документы, неодобрительно покачала головой.
– Наверное, поступите в аспирантуру и не захотите сюда возвращаться, – заявила она.
– Если поступлю, то не захочу, – радостно подтвердил Борис.
– А как Генриетта Марковна? – упрекнула его Гюльназ. – Вы о ней подумали? Скоро ее сын возвращается из армии, а вы собрались уехать.
– Может, мне не уезжать? – весело спросил Репетилов. – Остаться в вашем городе на всю жизнь?
– Нет. Вы можете уехать в Москву вместе с ней, – строго сказала Гюльназ Нуршановна.
– Что? – Он не поверил услышанному.
Взять с собой в Москву эту старую провинциалку из Целинограда? Неужели он ослышался? Или эта особа всерьез считает, что он чем-то обязан своей подруге, которая годится ему в матери?
– Что вы такое говорите? – Борис покачал головой. – Мы с Генриеттой Марковной только друзья и ничего больше.
– Поэтому вы живете в ее доме, кушаете, да еще и разговариваете по телефону за ее счет. Знаете, какие она деньги за это платит?! У меня дочь работает на почте, она мне все рассказывает.
Борис впервые подумал, что никогда не платил за телефон, и ему стало стыдно.
– Дайте мои документы, пожалуйста, – негромко попросил он.
– Берите. – Гюльназ Нуршановна протянула ему бумаги. – Успехов вам. Езжайте один, если, конечно, совесть позволит.
Он забрал документы, вышел и хлопнул дверью чуть сильнее, чем можно было.
«Ничего!.. – успокаивал себя Репетилов. – Больше я никогда в жизни не увижу эти лица и этот комбинат».
Борис вернулся в дом Генриетты Марковны, которая сидела за столом и пила чай, взглянул на ее круглое белое лицо и сжал зубы от ненависти. Как он мог столько времени жить в доме у этой старой карги?
– Садись пить чай, – пригласила его женщина.
– Какой чай? – зло прошипел Борис. – Весь город надо мной смеется. Люди считают меня альфонсом, который живет за твой счет.
– Что ты такое говоришь? – Генриетта Марковна всплеснула руками.
– Я сегодня в отделе кадров был, у Гюльназ Нуршановны, – пояснил Репетилов. – Можешь себе представить, что она мне наплела о твоих счетах за телефоны?! Почему ты ни разу не сказала? Я ведь не нищий, мог бы и сам оплачивать эти разговоры.
– А зачем говорить? Я сама все оплачивала.
– Поэтому теперь все надо мной смеются. Дочка Гюльназ работает на почте и все рассказывает своей матери. От нее об этом узнает весь город. Почему ты молчала?
– Это глупости, – отмахнулась Генриетта Марковна.
– Глупости? – окончательно разозлился Борис. – Ты знаешь, что она мне сказала? Мол, скоро твой сын возвращается из армии. Я должен тебя увезти в Москву. Видимо, подразумевается, что я обязан на тебе жениться…
Женщина молчала.
Она поставила стакан на стол, как-то задумчиво посмотрела на молодого человека, кричавшего все это, а потом спросила:
– А ты хочешь только приходить кушать и спать? Чтобы тебя еще обслуживали и обстирывали?
– Я ничего не хочу, – завопил он, теряя рассудок. – Но не желаю, чтобы меня считали альфонсом. Если мы с тобой друзья…
– Не друзья, – убежденно произнесла Генриетта Марковна. – Мы с тобой уже давно не друзья, а сожители. Как муж и жена. Только не в законном браке. Мы гражданские муж и жена. Разве ты этого не понимаешь? Или думал, что можно просто так переехать ко мне на глазах у всего города, жить со мной, оставаться здесь, и никто ничего не спросит о наших отношениях?
– Я не знал, что должен платить за все, что здесь было, – процедил он сквозь зубы.
Она покачала головой и с явным презрением заявила:
– Ничтожество! Вон отсюда!..
– Правильно, – кивнул Борис. – Теперь меня можно выгнать как собаку. Попользоваться молодым щенком и пнуть ногой.
– Убирайся, – сказала она, явно сдерживаясь.
Он прошел в спальню, собрал свои вещи, даже не глядя в ее сторону, направился к выходу и хлопнул дверью.
В общежитии, куда он вернулся, уже не было свободной кровати. Комендант, посмеиваясь, сообщил, что ее давно передали другому молодому специалисту. Эту ночь Борис Репетилов провел на стульях.
Уже на следующий день он уехал из города на попутной машине, не желая оставаться в Целинограде ни одной лишней минуты, и через три дня наконец-то появился в Москве. Когда Борис сошел с поезда, у него было полное ощущение, что он вернулся с каторги.
«Теперь я отсюда не уеду, – упрямо подумал Репетилов. – Ни за что!»
Я уселся в автомобиль, и он сразу тронулся. За рулем был Корякин, которого я тут же узнал. На заднем сиденье устроился какой-то человек лет семидесяти, в теплой светлой куртке и темных брюках. У него были коротко остриженные борода и усы, бодрые карие глаза.