Мизантроп
Шрифт:
Именно здесь, в Перми, я впервые попал в КПЗ. Было обидно и неприятно. От этих бомжей, находившихся рядом со мной, жутко воняло. Я пересел в самый дальний угол и все равно чувствовал омерзительный запах. Это было, наверное, самым большим наказанием. Я провел рядом с ними примерно полтора часа и был почти счастлив, когда меня наконец-то вытащили оттуда и повели на допрос. Хотя было всего-то около восьми и я отчетливо понимал, что разговор со следователем в это раннее утро не сулит мне ничего хорошего.
Так и получилось. Меня привели в небольшой кабинет, снова надели наручники и оставили вместе с каким-то лысоватым подполковником невысокого роста. Все мои вещи лежали на столе: телефон, часы, кредитные карточки, паспорт.
За телефон я не беспокоился. У меня уже много лет назад появилась привычка сразу стирать все записи. Куда я звонил и кому, определить по моему мобильнику нельзя. При желании можно, конечно, взять распечатку в телефонной компании и проверить звонки. Но для ее получения нужно разрешение прокурора.
Конечно, среди моих вещей не было денег. Я подумал, что, наверное, больше никогда их не увижу.
Я смотрел на этого подполковника в форме. Не люблю подполковников. В этом слове есть нечто незавершенное, не цельное. Звание «майор» звучит законченно. Полковник вообще уважаемый человек. А вот подполковник – это уже не то, но еще и не другое. Некая промежуточная стадия. Обладатель этого звания дико комплексует и изо всех сил хочет получить третью звездочку, чтобы стать полковником.
Этот подполковник мне сразу не понравился. Он был в расстегнутой форме, такой вальяжный и улыбающийся. Не люблю улыбающихся полицейских. От таких типов всегда можно ждать любой пакости. Самое интересное, что на двери была указана совсем другая фамилия.
Он вошел в комнату, как-то непонятно огляделся и весело проговорил:
– Давай знакомиться. Меня зовут Николай Андреевич Пилипенко. Имя твое я не спрашиваю, у меня есть твой паспорт. Будем считать, что мы уже познакомились. Ты разрешишь обращаться к тебе просто по имени, да, Алишер?
Я кивнул ему в знак согласия.
– Ну что, дорогой гость, значит, прибыл ты к нам в город и сразу поехал искать родственников, погибших при катастрофе самолета? – улыбаясь, спросил Пилипенко.
– С чего вы взяли?
– Ну, как это с чего?.. Тебя видели в аэропорту. Ты разговаривал с психологом, сказал, что там у тебя знакомый, какой-то таджик. Кстати, как его имя-отчество было? Не помнишь?
Конечно, я не помнил. В списке погибших фигурировал некто Рабиев. Я понял, что это таджик, фамилию запомнил, а вот как его звали и тем более отчество, конечно, не знал. Этот подполковник понимал, что нужно спрашивать. На самом деле фамилия нашего связного была Грищенко, а его опекал сам Лесоруб – Савелий Лубнин.
Вы, наверное, догадались, почему он получил такую кличку. Этот самый Лесоруб был безжалостным убийцей. Правильнее было бы назвать его человекорубом.
Мы ведь не такие идиоты, чтобы доверять свой груз таджикам или вообще среднеазиатам. Лучше уж сразу передать товар кавказцам и гарантированно потерять его. Любой чернозадый вызывает понятное раздражение у полицейских и проверяющих всех мастей. Поэтому курьерами по всей огромной России уже давно работают только лица славянской внешности. Они не вызывают у полиции и других контролеров моментального желания остановить их и как минимум отобрать деньги, а как максимум проверить и на всякий случай посадить.
– Это был двоюродный брат моего близкого друга. Тот просил меня проверить, что с ним случилось, – пояснил я подполковнику.
– Ну да, понятно. – Он снова улыбнулся. – Вообще-то ты прилетел просто так, желая полюбоваться нашим прекрасным городом. Или у тебя командировка?
– Нет у меня командировки. Я просто прилетел в Пермь на несколько дней.
– Понятно. А работаешь ты в Москве, верно? У тебя ведь российский паспорт.
– Я возглавляю плодоовощной кооператив, – пояснил я подполковнику.
– Урюк поставляешь в Москву. – Он кивнул. – Все понятно. Ты честный торговец, приехал погулять в нашем городе, заодно решил уточнить, что случилось с братом твоего знакомого, и выяснил, что тот погиб в разбившемся самолете. Все правильно?
– Да. – Я уже понимал, что он издевается, но нужно было держаться как можно дольше.
– Понятно. – Пилипенко неторопливо подошел ко мне и неожиданно ударил меня в лицо.
Прямо в скулу. Ох, как сильно и больно! У этого типа явно многолетняя практика. Или же он вообще прежде был боксером. Ударить так чувствительно без замаха практически невозможно. Я почувствовал, как у меня лопнула губа, и струйка крови потекла по подбородку.
– Давай сначала, – ласково предложил Пилипенко. – И сделай так, чтобы я не чувствовал себя дураком. Иначе бывает просто обидно. Приезжает какой-то чучмек и начинает лгать, глядя тебе в глаза. Согласись, обидно. Итак, давай снова. Зачем ты прилетел в наш город?
Он стоял рядом со мной. Я понимал, что могу получить второй удар, но пока держался.
– Хотел уточнить, что случилось с Рабиевым. Да, он погиб в самолете, – упрямо повторил я.
– А где работал Рабиев, твой друг тебе не сказал? – уточнил подполковник.
Какой молодец! Он знал, как надо вести допрос. Конечно, в списках погибших не было указано место работы этого таджика.
– Может, и сказал, но я точно не помню. Где может работать таджик в вашей стране? Уборщиком или ассенизатором!
– Почему «в вашей»? Ты ведь россиянин. – Пилипенко сразу уцепился за мои слова. – Это ведь наша с тобой страна, уважаемый Алишер. Или ты так не считаешь?
– Она больше ваша, чем моя, – ответил я подполковнику.
– Ты не прав, дорогой. – Пилипенко покачал головой. – У нас все равны. И такой чернозадый паразит, как ты, и такой упрямый хохол, как я. У нас сейчас демократия и равноправие. Неужели ты этого не знаешь?