Млечный Путь №1 (1) 2012
Шрифт:
– В чем дело, Олег? – с раздражением спросила она. – Ты заболел?
Олег молчал. Женщина вдруг побледнела, и глаза ее увлажнились.
– Олег, хватит. Так же нельзя. Сколько можно играть в молчанку? Через два часа мы будем в Москве. Что мы скажем Лизе?
Олег тупо смотрел на нее. Женщина ближе придвинулась к столику. Теперь она говорила тихо и вкрадчиво.
– Ты так и не изменил своего решения? Ты действительно хочешь, чтобы Лиза сделала аборт?
Олег задохнулся, а женщина затараторила, словно боялась, что он заговорит.
– Олег, ей же только девятнадцать. Что же с ней будет. У нас же достаточно денег, вырастим…
– У нас?.. – с ужасом прошептал Олег.
Лицо женщины вспыхнуло, она потупила глаза.
– Олег,
– Моя дочь?! – заорал Олег.
Женщина вскочила.
– Что ты хочешь сказать этим – «моя дочь?!» А чья же?! Не доходи до крайностей, Олег, ты не смеешь меня так оскорблять, Лиза – твоя дочь. Это твой и мой ребенок. Ты это знаешь не хуже меня. Что ты смотришь на меня такими глазами?
Олег молча встал и направился к выходу. У двери висело чужое мужское пальто. Он взял его и вышел в коридор.
– Куда ты уходишь? – кричала вслед женщина. Она еще что-то говорила, но Олег уже не слышал. Он закрыл дверь.
В коридоре было пусто. Олег вышел в тамбур и остановился возле туалета. Он присел на мусорный бак и стал шарить по карманам пальто. Здесь был бумажник с солидным количеством незнакомых денег, несколько визиток и еще какие-то пластиковые карточки. Зачем они, Олег не имел представления. Еще был паспорт. Олег торопливо раскрыл его. На первой странице была его фотография, знакомая, в шестнадцать, длинноволосого подростка с тонкой шейкой, болтающейся в широком вороте папиной белой рубашки. Олег вздохнул и перевернул страницу: здесь тоже был он, таким он себя помнил, но на фото ему было двадцать пять, а сейчас только двадцать три. Олег сглотнул и перевернул страничку, здесь ему было тридцать пять, он носил усы и нелепый широкий галстук. Дальше фотографий не было. На страничке прописки он увидел адрес, незнакомый московский адрес. Дрожащей рукой Олег открыл страницу со штампом о семейном положении. Он был женат на Синяевой Неле Александровне. Олег закрыл глаза. Женщина в купе… боже правый, ведь это же действительно была Нелька… только… Олег вскочил и толкнул дверь туалета. Она распахнулась настежь, а Олег так и остался стоять на пороге. Он застыл, с ужасом глядя в мутную поверхность зеркала – оттуда на него смотрел мужчина «за сорок», безукоризненно одет, с чуть обозначившимся брюшком и небольшими залысинами. В руках он держал паспорт и черное мужское пальто. Олег отпрянул назад и больно ударился затылком об дверной косяк. Сзади кто-то коснулся его спины, от неожиданности Олег подпрыгнул.
– Пап, ну ты туда или сюда?
За спиной стоял веснушчатый паренек лет тринадцати. Он сделал нетерпеливый жест и исподлобья посмотрел на Олега.
– Тебе плохо, что ли, пап? – равнодушно осведомился он. – Маму позвать?
– Не надо, – с трудом ворочая языком, проговорил Олег.
Он миновал паренька и прошел через вагон в противоположный тамбур. И здесь, под вольный стук колес, Олег заметался из угла в угол. Он чувствовал, как отвратительно зудят мозги, хочется раздолбать череп и драть их ногтями. Весь этот сумасшедший бред был похож на сон, а если это сон, значит нужно проснуться. Олег бил кулаками в стену и даже лбом стучался. Проснуться не получалось. А если это все на самом деле? Что если действительно из его памяти выпало двадцать лет жизни, если он просто сошел с ума? Так или иначе, все это нужно было прекратить. Олег открыл дверь вагона, холодный ветер ударил ему в лицо. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и прыгнул…
Правая щека горела огнем. Олег чувствовал, что лежит на чем-то мягком. Он попытался пошевельнуться, и тело отозвалось ноющей болью. Олег прикрыл глаза: справа ослепительно палило солнце. В комнате находился еще кто-то, ощущалось движение, доносились приглушенные голоса. Кто-то подошел совсем близко и заслонил слепящее солнце. Первое, что увидел Олег – это ясные голубые глаза со светлыми зайчиками и золотую россыпь волос.
– Нелька, –
Он смотрел в ясные Нелькины глаза и готов был разреветься от счастья. Теперь все встало на свои места. Наверное, что-то с ним произошло, а пока он был без сознания, пригрезился этот бред про поезд. Но сейчас все это было не важно. Главное, что она пришла, значит, он ей не безразличен. И переживала, видимо. Даже как-то похудела и осунулась слегка. Олег улыбнулся, Неля улыбнулась ему в ответ.
– Как ты? – тихонько спросила она.
Олег хотел бодро ответить: ничего, мол, все путем! Но снова ощутил сильную боль в груди и застонал.
– Тише, тише, – заволновалась Неля. – Тебе нельзя двигаться.
Она нежно взяла его здоровую руку, и Олег, завороженный этой неожиданной лаской, слегка сжал ее тонкие пальчики.
– У тебя перелом ключицы и кисти правой руки, сотрясение мозга, сломаны несколько ребер и перелом ноги, – Неля качнула головой. – Ты удивительно легко отделался, – заключила она.
– А что произошло? – прошептал Олег.
– Ты не помнишь? – Неля подняла брови. – Я потом тебе все расскажу, хорошо? Сейчас у тебя обход, – она встала, но руку не забрала. – Только напугал ты нас до смерти, папочка…
– Как ты меня назвала? – прохрипел Олег.
– Папа, ты что? – лицо Нели стало бледным. – Папа, мне больно! Отпусти руку! Мама! Мама!
Она еще что-то кричала, а Олег судорожно сжимал и сжимал ее руку, не в силах разжать пальцы. В комнату набилась толпа народу. Их лица сливались в одно бесформенное месиво. Олега прижали к кровати, а он орал и вырывался. Он кричал, что больше так не может, и просил прикончить его. Он метался, но среди безликой толпы в белых халатах все равно отчетливо видел белокурую женщину из поезда, которая прижимала к себе лже-Нелю. И они обе плакали.
Последующие сутки Олег пролежал с закрытыми глазами. Он думал, и, слава богу, умные медики не мешали ему. Олег пытался понять, что же произошло, но так и не смог. Как бы то ни было, сон это, бред, шизофрения – не важно. Теперь нет смысла рассуждать об этом. Важно то, что он оказался здесь, в этом мире или измерении, а значит, должен научиться выживать в нем. И амнезия была вполне приличным вариантом, чтобы расспрашивать обо всем и при этом не загреметь в психушку.
Утром следующего дня Олег заговорил с лечащим врачом.
– Олег Дмитриевич, миленький, – улыбаясь, запела докторша. – Память имеет способность восстанавливаться. Вот подлечитесь, пойдете домой, знакомая обстановка, родные лица… все будет хорошо. А мы со своей стороны сделаем все, что в наших силах, чтобы вам помочь…
Олег попросил пока никого к нему не пускать, особенно родственников. Врач удивилась, но спорить не стала. Теперь Олег ежедневно получал свежую прессу и смотрел телевизор с позволения лечащего врача, при условии, что это не будет утомлять его.
Две недели Олег переваривал информацию. Разобраться в том, что произошло с его страной и какие изменения произошли в мире, оказалось не так уж сложно. А вот с самим собой, с семьей… вот тут была совсем беда. Жена, дочь, сын – это все звучало так дико и неправдоподобно, что у Олега мурашки по спине бежали. Поэтому Олег не хотел, да он просто не мог их видеть. Он их боялся. Точно так же он боялся собственного отражения в зеркале. Олег рассматривал свое отражение с отвращением – эти ранние залысины, хотя, собственно, вовсе уже не ранние. Морщина посредине лба, Олег видел, что он стал точной копией отца. Именно отец смотрел на него из квадратного зеркальца, вот только глаза у него были иными, они смотрели растерянно, испуганно, но они были живыми, а у отца взгляд был тяжелым и каким-то пустым. А еще это брюшко – вот жуть. Нет, отец тоже был таким, но теперь Олег с изумлением смотрел на накаченных, ухоженных мужчин на экране телевизора. Конечно, в восьмидесятые даже актеры так не выглядели. И от этого собственное, слегка поплывшее, тело ему было еще более противным.