Мне ее нельзя
Шрифт:
Душ смывает не только грязь. Быстрые струи уносят с собой и мои слёзы…
Мне больно. Не только физически. Но и душевно. Каждый раз сталкиваясь с Даней я будто ступаю по острым осколкам своей прежней «я». Смелой, самодостаточной, весёлой… Господи, что же со мной стало? Как я могла позволить себе так сумасшедше влюбиться в него? В какой момент я отдала ему своё сердце? В какой момент он… разбил его?
Стискиваю зубы, стараясь хоть на секунду абстрагироваться. Кто я для него? Игрушка? Запретный плод, в который он так долго не мог вонзить свои ненасытные зубы? Неужели он хотел
Я больше так не могу. Я не хочу думать и гадать. Я… должна спросить напрямую. Пусть я снова перешагну через гордость. Пусть это будет слабостью в его глазах. Но если я не скажу, меня просто разорвёт!
Выключаю душ и обматываюсь полотенцем. Иду обратно в спальню и сажусь на смятые простыни. Тут всё пахнет им… Тут всё пахнет похотью.
Я запуталась. Уже не знаю, что правильно, а что — нет.
Опускаю лицо в ладони и тихо всхлипываю.
Я сломлена. И больше так не могу. Я признаюсь ему. Вывалю всю как есть. Скажу, что мы не родные, скажу про свои чувства…
И если он отвергнет меня — быть может, тогда я, наконец, протрезвею?!
Резко встаю с кровати и выхожу из комнаты. Должно быть, он у себя?
Вытирая с лица слёзы, тихо иду вверх по лестнице. Я слышала, как кто-то приехал. Быть может, это была мама? Надеюсь, она не встретиться мне на пути!
Делаю последний шаг и открываю дверь его спальни.
— Даня? — тихо зову, в темноте проходя к кровати. Дыхание сбивается, я ещё никогда в жизни не чувствовала себя такой уязвимой!
Включаю ночник.
Кровать застелена. Тут никого нет…
Сердце неприятно колет. Где он? Густая кровь бьёт по барабанным перепонкам.
Выглядываю в окно.
Неверяще вглядываюсь в ночную пустоту. Его машины нет.
Он уехал. Он снова бросил меня одну.
Глава 49
Даниил
— Ольшанский, здорова! Какими судьбами? — Гера встаёт с места, протягивая мне руку.
Смотрю на него убийственным взглядом. Только сейчас, заметив его, я внезапно понимаю, откуда у Полины та отрава. Она взяла у Геры. Вот только хрен знает, что он попросил взамен. Он трогал её? Что он с ней сделал?
Пустота внутри наполняется лютой злостью. Мне хочется ударить кого-нибудь. Мне хочется причинить боль. Хоть как-то выплеснуть яд, что отравляет изнутри. Моя душа медленно плавится под его действием, я будто теряю сам себя. Превращаюсь в обрубок своей прошлой личности… Гниющую гангрену, которую остаётся лишь ампутировать.
Застываю возле стола своих приятелей, игнорируя протянутую руку капитана нашей команды.
— Не в духе? — он усмехается, переводя всё в шутку. — Ладно, бросай кости.
Гера садится обратно, а я опускаюсь рядом с хмурым Артёмом. Соколов смотрит в свой полупустой стакан, и не говорит мне ни слова.
Помимо Геры и Арта за столом еще два парня из команды и три малознакомых размалёванных девчонки.
— Пить будешь? — спрашивает Матвей, пододвигая мне бутылку текилы.
Молча киваю и
— Эй, дамам оставь! — кричит Гера, тиская на коленях одну из девчонок.
Я не слушаю его и ничего не отвечаю. Продолжаю молча пить, глядя в пустоту перед собой. Все, кроме Артёма о чём-то болтают и веселятся, пританцовывая на месте под лёгкий рок.
А я прилагаю все усилия, чтобы удержать внутри выпитое. Разъедающее внутренности ощущение вопреки ожиданиям становится всё сильнее. Прикрываю глаза. Начинается вертолёт, и меня снова мутит.
Отвращение к самому себе становится просто невыносимым. Опускаю голову на сложенные на столе руки и смотрю на липкий пол бара, считая валяющийся под столом мусор. Даже после того случая в Лондоне, когда мать застала меня со своей лучшей подругой мне не было так херово. До этого момента я вообще, кажется, не испытывал угрызений совести. Просто переступал через тех, кому сделал больно без сожалений. Но сейчас… непривычные, жуткие эмоции обрушиваются на меня ураганом раскаяния. Вот только изменить я уже ничего не могу. Я сделал это с ней. Сделал с той, что должна была остаться чистой. Испачкал её, растоптал. Отравил своим пороком.
Удушающая волна брезгливости к самому себе не даёт дышать. К глазам подступают слёзы, и я неловко вытираю их пальцами, стараясь, чтобы никто не заметил.
Мне хочется вырвать своё сердце и выбросить его куда-нибудь очень далеко. Так далеко, чтобы больше никогда, сука, ничего не чувствовать!
Блядь! Я даже дышать не могу! Мне просто хочется, чтобы всё закончилось…
— Ты как, норм? — негромкий вопрос Арта пробивается сквозь пелену отчаяния. — Сбросил напряжение?
Отворачиваюсь, незаметно вытирая лицо рукавом, а потом распрямляюсь.
Лицо Артёма плывёт перед глазами. Рядом с ним лежит какой-то неприметный тёмный пакет. Видимо, он сегодня «работал».
— Что там у тебя? — опускаю взгляд.
— Да всё как обычно, — он вздыхает. — Ненавижу это дерьмо.
— Так что там? — настойчиво спрашиваю.
— Транки, кекс, азот, окси… — Артём вздыхает. — Грёбаная аптека.
Друг внезапно осекается и смотрит на меня.
— А ты зачем спрашиваешь? Тебе всё равно не дам. Ты, итак, уже в хлам упорот.
— Просто интересно, — вру. — Ты же знаешь, я только бухаю, — через силу выдавливаю кислую улыбку, чтобы скрасить его подозрительность. Язык уже с трудом ворочается. Чисто физически, я в говно. Но только физически. Потому что в голове всё те же мысли. Всё те же воспоминания. И с каждой минутой, пока я в сознании, становится только хуже.
— Вот и молодец, — Арт хлопает меня по плечу. — По какому поводу нажираешься?
— А что, нужен повод? — кривлю губы.
Я не хочу, чтобы сейчас мне лезли в душу. Никто. Даже Артём. Этот груз навсегда останется только со мной. Я буду нести его сам. Я и Полина.
— Слушай, — быстро оглядываю стол. Все заняты своими делами. Гера сосётся с девчонкой, нагло шаря у неё под юбкой, парни бухают и не обращают на меня внимания. — Сходи принеси ещё выпить, м? А то я сам, боюсь, не дойду.