Многоцветная Земля
Шрифт:
— Умолкните вы, безмозглые скоты! Без моего разрешения ни одна собака не дотронется до железа! И языки свои держите на замке, если не хотите, чтоб все ихнее рыцарство обрушилось на наши головы! Стоит нам палец высунуть — Велтейн всю руку отхватит. Призовет Ноданна, потребует подкрепления с юга!..
Люди приумолкли. Но агрессивный юноша не унимался:
— Так ведь когда мы пойдем на Финию, они все равно узнают! Отчего ж не теперь?
— Оттого, — прозвучал в ответ язвительный голос Бурке, от которого некогда тряслись поджилки у новоиспеченных адвокатов, — что на Финию мы нападем незадолго до Великой Битвы, когда всем тану будет не до Велтейна. Во время подготовки к их славной рати ни один ублюдок тану не станет защищать даже бариевую шахту. У них на уме будут только юг и Олимпийские игры.
Первобытные принялись тихонько судачить о странностях гуманоидов, а Бурке тем временем одевался. Уве с усмешкой заметил, что по характеру тану ничем не отличаются от тупоголовых ирландцев — лишь бы подраться, а там хоть трава не расти. Его заявление было встречено новыми раскатами смеха, и ни единый сын, ни единая дочь ирландского народа не вступились за честь своего племени. У Бурке мелькнула мысль, что тому должна быть причина, и он пожелал непременно ее выяснить, но тут Халид узрел заживающую рану краснокожего.
— Машалла! Жаворонок, да ты вроде поцарапался малость!
Нога Бурке была обезображена фиолетово-багровым шрамом сантиметров в двадцать длиной.
— Сувенир одного хряка. Он убил Штеффи, да и я чуть не окочурился, пока Деревянная Нога тащил меня сюда. Скоротечный сепсис — шутка сказать! Но Амери вовремя его захватила. Красивого мало, но ходить могу и даже бегать, если придется, не дай Бог.
— Нынче собрание руководящего комитета, — напомнил ему Уве. — Халиду тоже надо быть.
— Ага. Но сперва давай позаботимся о наших героях. Ну что, ребята? Еда и питье уже на подходе. Подкрепитесь — и спать. Какие еще проблемы?
— Рука Зигмунда, — сказал Халид. — Кроме троих погибших, он тоже входит в список наших потерь.
— Как же ты так? — спросил Бурке.
Зигмунд смущенно прикрыл руку.
— Да по глупости. На меня прыгнула гигантская саламандра и впилась прямо в ладонь. Ты ведь знаешь, против их яда есть только одно средство…
— Зиг прикрывал наш тыл, — объяснил Денни. — Оборачиваемся — его не видно. Вернулись — глядь, он как ни в чем не бывало накладывает жгут, а топор и рука рядом валяются.
— Пошли покажем Амери, — распорядился Бурке.
— Да нет, вождь, я в порядке. До свадьбы заживет.
— Заткни пасть и делай, что велят. — Вождь повернулся к остальным. — А вам, ребятки, разрешаю отоспаться денька два. На этой неделе будет большой военный совет, прибудут волонтеры из других поселений. Вам придется еще поработать на совесть, когда мы установим кузню в каком-нибудь укромном месте, чтоб фирвулаги не пронюхали. До той поры я сам буду охранять железо. Надо его спрятать от греха подальше. — Он повысил голос, чтоб все в бане слышали: — Эй, люди! Если вам дороги собственная шкура и свобода тех, кто находится в рабстве, забудьте о том, что видели здесь!
Все согласно закивали. Вождь тоже удовлетворенно кивнул и взвалил на плечи два тяжелых мешка. Уве и Халид поволокли четыре оставшихся. Зигмунд пошел вперед.
— Собрание состоится, как всегда, в коттедже мадам, — сказал Бурке кузнецу, хромая к выходу. — Там теперь поселилась Амери. Мы единогласно ввели ее в комитет.
— Эта монашка — просто дар Божий, — добавил Уве. — Так обработала Максла, что его не надо больше держать взаперти. И бедная Сандра уже не грозится наложить на себя руки: грибок-то у нее совсем прошел. Хаиму глаз залечила, старику Каваи — здоровенную язву на подошве.
— Хорошее дело, — хмыкнул Халид. — А то Каваи вечно стонет на наших сборищах. И впрямь повезло нам с Амери.
Вождь поцокал языком.
— Мало того — она исцелила шестнадцать случаев парши и почти всю болотную лихорадку. Мадам вовремя заполучила врача, это будет еще одним аргументом в пользу ее избрания на следующих выборах.
— Не думаю, что она так уж рвется к власти, — возразил Халид. — Во всяком случае, не больше, чем ты держался за место судьи.
Они почти бесшумно ступали по тропинке, вьющейся меж густых деревьев. У длинного каньона было множество тупиковых ответвлений, из которых выходили на поверхность подземные источники. Большинство жилищ строилось вблизи этих естественных колодцев. Всего в деревне насчитывалось около тридцати домов, а население самого большого поселка первобытных в плиоценовом мире составляло восемьдесят пять человек.
По камням они пересекли ручей и двинулись вверх по каменистому склону по направлению к небольшому, но прочному домику под сенью огромной сосны. В отличие от остальных он был не бревенчатый и не глинобитный, а каменный, выбеленный известкой и укрепленный деревянными балками. Постройка странно напоминала будущие сельские особняки на холмах близ Лиона. Плетистые розы, обильно удобренные мастодонтовым навозом, поднялись и увили кровлю пышными цветами. Ночной воздух был напоен их ароматом.
Мужчины дошли до конца тропинки и остановились. Путь им преградил маленький зверек. Вздыбив шерсть, сверкая огромными глазами, он грозно рычал.
— Ты что, Дея?! — удивился Жаворонок. — Тут же все свои!
Кошка зарычала еще громче и не двинулась с места.
Вождь Бурке опустил на землю мешок и присел, вытянув руку. Халид переместился и стал позади Зигмунда; в мозгу у него мелькнуло воспоминание и зародилось страшное подозрение. Он вспомнил дождливую ночь, проведенную в стволе дерева, и точно такой же кошачий рык. А заподозрил испытанного товарища, который был слишком опытным лесорубом, чтобы его могло захватить врасплох нападение гигантской саламандры…
Пока Халид развязывал свой мешок, дверь коттеджа распахнулась, и в проеме на фоне тусклого света лампы возникла фигура Амери.
— Дея! — позвала монахиня и взмахнула четками. Затем увидела мужчин. — Это ты, вождь?.. И Халид с тобой! Вернулись! Но что…
Кузнец в тюрбане внезапно схватил за волосы того, кого они называли Зигмундом. Другой рукой он прижал что-то твердое, серое к горлу этого человека.
— Не шевелись, сукин сын, не то отправишься вслед за своим братцем!
Амери вскрикнула, а Уве грязно выругался, увидев, что кузнец очутился один на один с горгоной. Вместо волос рука пакистанца сжимала шипящих, извивающихся гадюк, что отходили от скальпа Зигмунда. Тоненькие ядовитые жала вонзились в руку кузнеца, посылая отравленные стрелы по кровеносным сосудам прямо к сердцу.