Многоэтажная планета
Шрифт:
Аня даже подскочила: задать вопросы? Оплывкам? Но потом поняла, что вопросами Маазик называет опыты и измерения. Ведь неживая природа тоже дает ответы, только спрашивают ее по-другому.
Оплывки на стволах обычно располагались довольно низко, в плохо освещенных ярусах, и Анин феномен теперь использовался вовсю. Кстати сказать, она не только лучше других видела в полутьме, она и в запахах, если их было не слишком много, уже неплохо разбиралась. Не то чтобы она «видела в запахе», как Тихая, но научилась отделять их один от другого, как ловкая рукодельница разнимает спутавшиеся нитки. Вот, только звуки ее по-прежнему пугали, и не столько сами звуки, сколько непонятность того,
— Знаешь, Фима, — говорила задумчиво Аня, уверенная, что Мутичка тотчас успеет передать ему все сказанное, — загадок на Флюидусе столько, что все их все равно не разгадать, надо выбирать какую-нибудь главную. Так и Сергей Сергеевич считает. Подумай только: Тихая кого-то видела, а рядом с ней же Михеич и Сергеев не видели! Что она, невидимок, что ли, по запаху видит? Но ведь невидимки — это фантазия, правда? И если бы на Флюидусе были живые существа, чем бы они питались, спрашивается, когда здесь ничего не отламывается? И знаешь, когда что-нибудь случается, обязательно — электромагнитная встряска! Может, из-за нее никто и не видит ничего — одна Тихая своим носом. А что за вещество оказалось в дюзе? Попало туда неизвестно как, а теперь лежит себе спокойненько в контейнере и ничего с ним не происходит! А оплывки? Что это такое? Зачем и для чего они? Видишь, сколько загадок! И надо выбирать какую-нибудь главную!.. Что? Как ты говоришь?
Аня смотрела в пол и слушала, что ей «передает» на беззвучном своем языке кукла.
— Ну, может быть. Не знаю. Может, ты и прав, — сказала она, выслушав. — Возможно, и в самом деле нужно не разделять загадки и не искать главную, а объединить их все, потому что они, вероятнее всего, связаны. Наверное, ты прав. Но знаешь, Фима, либо человек что-то понимает, либо нет…
Она подумала и продолжала:
— Вот, например, с этими запахами. Когда мы вспомнили с Маазиком, что говорил Фабр, это как будто бы многое объяснило: и как запахи проникают в корабль, и как их чует Тихая, и даже как она «видит» в запахах. Но ведь и мы все слышали запахи. А как? Всё-всё, не говори дальше — я уже поняла! Ведь и эти грибы, которые дают след на фотопластинке, их-то запах мы тоже слышим… И потом в корабль это могло проникнуть в одном виде, а здесь преобразоваться, — скажем, сгуститься. Как смог. Ну да, проникает туманом — сгущается в дождь. Или проникает физическим полем — сгущается в частицы. Я понимаю, что это грубый пример, грубое сравнение, но на грубом примере яснее.
Аня увлеклась и не заметила, что за спиной у нее стоит Михеич, такой серьезный, что Аня даже струсила немножко.
— Что ты сейчас говорила, старушка? — спросил он.
— Да нет, вы не думайте, я не больна — это просто так, игра…
— Ты что же думаешь, старушка, я тебя ругаю? Ты просто говорила любопытные вещи. Повтори-ка.
— Ну… что загадки не по одной, а вместе надо разгадывать… Что запах мог проникнуть в корабль в одном виде, а здесь измениться или сгуститься, что ли…
— Это ты сама надумала?
«Не я, а Фима», — подумала Аня, а вслух оказала:
— Юрий Викторович, это же просто игра!
— И часто ты вот так разговариваешь с куклой? Почему же ты на обсуждениях не говоришь всего этого?
«Я же все это выдумала — эти разговоры через куклу с Фимой», — хотела сказать Аня, но уже и сама не могла понять, выдумала ли: ведь с
А Михеич продолжал расспрашивать. Задумчиво он сказал, что Мутичка — третий и, может быть, самый интересный из Аниных феноменов. Человек, пояснил он Ане, в сущности, видит, замечает, знает гораздо больше, чем сознает. Это так называется — неосознаваемые формы высшей нервной деятельности. А сознание приходит часто как догадка, как интуиция, предчувствие, вдохновение даже. Она же, Аня, слышит это как голос куклы.
Михеич много еще говорил. Он рассказывал о больных которые еще «не знают» о своей болезни, но видят вещие сны. Эти вещие сны — своеобразный перевод на язык сознания неосознанного знания. Рассказывал о психически больной, которая ничего «не слышала» и «не воспринимала» много лет. Но вот она излечилась, и оказалось: ее мозг эти годы все улавливал и фиксировал, но не осознавал.
Михеич называл имена, приводил цифры и факты, высказывал гипотезы, но Аня уже не воспринимала их, а думал о том, какие добрые, какие умные, какие прекрасные у Михеича морщины. Она спохватилась и даже подумала, не велеть ли Мутичке, чтобы та запомнила все, что говорит. Михеич, а потом пересказала. Но вот беда: перед Аней теперь была просто кукла, милая, старая кукла, которая с той минуты как Аня узнала, в чем секрет, уже ничего не могла.
Третий Анин феномен — самый, как сказал Михеич, интересный — оказался и самым хрупким. Аня стала как та сороконожка, которой нарисовали схему ее движения — и больше двигаться она уже не могла.
Честно говоря, Ане было интереснее, когда она не знала, что ее кукла — в сущности она сама, что Аня, оказывается, вкладывает в воображаемые слова Фимы собственные неосознанные мысли. Но ведь Фима через Мутичку всегда так умно, так знающе говорил. Неужели она, Аня, умнее себя самой и даже не знает этого?
В тот день Аня работала с Маазиком и Козмиди на девятом уровне. Прошло уже два часа работы. Ее послали отнести кассеты и ленты с приборов в капсулу. Она успела только войти, ей стало нехорошо, так что она опустилась в капсуле прямо на пол. Перед глазами пошли круги. Сердце, казалось, останавливается.
Аня не знала, было ли ей просто нехорошо или она на некоторое время потеряла сознание. Когда она подняла глаза на щиток приборов, все стрелки плясали.
Не сразу осознала она, что над ней звучит голос, голос с корабля:
— Что у вас? Что происходит?
— Я не знаю, — с трудом ответила Аня. — Я сейчас узнаю.
Но получила приказ из капсулы не выходить, с группой связаться по радио.
Она попробовала — ничего не получалось. Не то связь была нарушена, не то с Маазиком и Козмиди что-то случилось. Сквозь шум и завывание, казалось ей, слышатся слабый стон и прерывистое дыхание. Выйти она не имела права — она отвечала за капсулу, за связь с кораблем, — но все равно это казалось ей предательством. Она выслала на поиски робота. И все время давала позывные: «Я — капсула! Я — капсула! Отвечайте! Отвечайте! Следуйте на мой голос! Я — капсула».
Она уже готова была нарушить приказ и выскочить из капсулы — искать! спасать! — когда увидела робота. Он тащил Маазика и Козмиди, и у Ани сначала отлегло от сердца, а потом оно оборвалось: неужели мертвы? Крючья, которыми прикреплялись люди к «стволам», были сильно погнуты. Фалы из сверхпрочных тяжей рассечены и потрепаны. Скафандры сильно помяты. Однако ни один скафандр не оказался порванным, и люди уже начинали приходить в себя.
— Что? Что с вами? Что случилось? — спрашивала Аня.
Вместо ответа они сами спрашивали у нее: