МНВ для СССР
Шрифт:
Хорошо, что он не знал, как это было в первый раз, с тем Сашей Роснянским. Тогда были проблемы с ногами, но с памятью не было никаких проблем.
– А долго мне ещё тут лежать?
– Не торопись. Футбол уже закончился.
– А можно мне что-то почитать. А то скучно.
– Да тут кроме газет и нет ничего.
– Ну, хоть газету.
Валентин Павлович усмехнулся.
– Принесите молодому человеку газету. – уходя, сказал он санитарке – Выздоравливай!
Газету девушка мне принесла.
Правда № 131 Понедельник 3 июня 1946 г.
С
Да и не попросил бы Саша почитать. Просто лежал бы и мечтал.
И было ещё много такого, в чём я видел предпосылки будущего, которых я в молодости видеть не мог.
Значит или это какой-то уж больно реалистичный сон умирающего меня в 2022 году, либо я попаданец.
Попаданец? Ни хрена себе! Вся жизнь впереди. Счастье! Мечта!
Сердце бухало так, что хотелось сорваться с кровати и танцевать буги или ламбаду. Может всё-таки сон. Ни буги, ни ламбады тогда не было.
Но хотелось надеяться на лучшее. Очень хотелось. Вдруг не сон?
И тут до меня дошло. Как ещё одной молнией ударило. Если это июнь 1946 года, то до 12 сентября, чистого четверга, ещё три месяца. А я помнил, что тогда случилось. И если это не сон, то это мой шанс изменить историю страны и прожить другую жизнь, или умереть.
Пусть даже во сне. Пусть этот сон будет прекрасен.
4 сентября у нас в училище срочно проведут отбор лучших по математике. Это я хорошо помнил. А 12 сентября наша группа будет уже в Харькове. Туда соберутся лучшие в математике кадеты (тогда я и слова этого не знал) нашего суворовского, Харьковского Краснодарского Новочеркасского, Воронежского, Курского, Орловского, Калининского и Ставропольского суворовских училищ. От каждого училища будет по шесть суворовцев. Я займу восьмое место среди всех курсантов, а наше училище займёт четвёртое место.
И вот тогда случиться эта туалетная встреча.
Ну что же, есть время подготовиться.
Тут, как говориться, пан или пропал.
Но первое событие произойдёт через месяц. Нас в летние каникулы повезут в Сталинград посмотреть, что фашисты сделали с городом.
Это была страшная экскурсия. Нас водили по улицам, где было написано «Мин нет» и подпись, какого-то сержанта или старшины.
До сентября мне нельзя никак изменять историю. Иначе туалетной встречи не случится.
Тогда я еле попал в шестёрку лучших математиков училища. Это можно чуть поправить, потому что до июля, а если по симулирую, то и дольше, я буду освобождён от физической и строевой. Вот и возьмусь за математику.
Конечно, я программист и математика моя специальность. Но эта математика, по которой будет проходить конкурс совершенно другая. Вот и выучу.
Тут в палату вошли двое подростков.
Костя Петриченко, высокий парень с чёрным «ёжиком» на голове, капитан нашей команды, и Мишка Тритьяков. Мишка был на полголовы ниже меня, и пожалуй единственным, с кем я по-настоящему сдружился. И Костя и Мишка были с Украины, и были там во время оккупации. Костя, тогда, жил в пригороде Донецка, а Мишка в Днепропетровске. Земляк.
Не знаю, правду ли говорил Мишка или привирал, но он говорил, что весной, в сорок втором, иногда ему поручали разведку. В Днепропетровске стояла рота РОА – власовцы. Стояли итальянцы. А друг его деда, просил наблюдать, сколько их, где они стоят, и кто из жителей полицай.
В сорок втором немцы не зверствовали. Мишка свободно говорил на украинском и патрули, когда это не комендантский час, его не трогали.
Мать Мишки погибла, когда они пытались эвакуироваться, а отец был на фронте.
В сентябре сорок второго, они перебрались с дедом в Ростов к двоюродному брату деда. А в январе сорок третьего, дед Мишки умер.
Но, когда Ростов освободили, начали освобождать, Мишка оказался на территории наших войск и его отправили в тыл. Так он и оказался в суворовском.
Костя эвакуировался с родителями в самом начале войны, но мать погибла при бомбёжке, а об отце тоже не было ничего известно. О том, что отцы и Мишки и Кости погибли, они узнали уже в детдоме Саратова.
Вообще, я попал в суворовское училище по блату. Мой батя, Юрий Кириллович, сапожник, гитарист и художник-копировальщик, в сорок третьем году работал в какой-то секретной группе. Да такой секретной, что домой его вообще не отпускали. Жили мы тогда в Перми. Нас эвакуировали из Днепропетровска с каким-то авиазаводом.
После эвакуации нас с мамой поселили в квартире Елены Владимировны. У нас с мамой была комната. А когда у мамы нашли туберкулёзную палочку, я оказался в контакте. У меня палочки Коха (ТБЦ), не обнаружили. Меня и хотели забрать в детдом.
Вот тогда, когда мы с мамой пришли к бате на свидание, я и сказал, что хочу в суворовское. Тогда их начали организовывать для сирот.
Разговаривали мы в присутствии какого-то лейтенанта, и батя сказал, что поговорит с начальством.
Как он сумел это начальство убедить не знаю, но проверив мою физподготовку и знания по математике, меня приняли.
Начальство бати, озаботилось судьбой сына очень нужного работника. Что там отец им рисовал, я даже близко не представлял.
На меня, сначала, все смотрели косо. Я не был сиротой. Меня приняли «по знакомству». Хотя какое это знакомство?
– Привет! – сказал Мишка. – Как ты?
Я и Мишку и Костю хорошо помнил. Но потом наши пути разошлись. По окончанию суворовского я вернулся домой, а что было с ними, я не знал. Мы не переписывались.
– Как доиграли?
Летящий в сторону ворот мяч, было последним, что я тогда запомнил. И я запомнил, что потом над этим посмеивались. Дескать, попал под молнию, потому что испугался, что пропущу банку. Банкой называли гол.