МОБ
Шрифт:
Я остался поодаль площади и пытался понять, что вообще происходит. Это наверное сотое или, может, трехсотое сражение в моей жизни, что со мной не так?! Умираю?! Все, Ыркан решил забрать меня молодым? Глаза бегали по площади с развернувшимся на ней побоищем и пытались зацепиться хоть за что-то, что можно назвать здравым смыслом. Но сколько я не пытался, не мог понять, зачем мы так яростно бросаемся в битву, что мы защищаем?
И еще меня очень удивили люди. Все они улыбались. У единиц можно было заметить капельку страха в глазах, для остальных это не больше, чем дешевый спектакль.
– О!
Чуть правее меня, прислонившись плечом к частоколу, стоял молодой человеческий мужчина, очень кого-то мне напоминавший. Я пробежался взглядом, пытаясь зацепить в нем каждую деталь. Абсолютно спокойное лицо, совсем не свойственное боевой обстановке. Любопытно вытаращенные глаза. Рыжие короткие волосы. Вообще, в отблеске факелов весь он казался слегка пожелтевшим. Обшарпанные лапти, драные штаны, рубаха, закатанные рукава, вы…вышивка?
– Я тебя уже видел… – просипел я под нос.
– О, вспомнил? Ты подкинул мне медяк на штаны, который я так и не нашел! Все обрыл! Чет больше таких щедрот не выказывал, бабки кончились?
Бабки… Им нужны наши женщины? В секунду я вспомнил вчерашнее сражение, вспомнил молитву, вспомнил что хотел погово…
– Что вам от нас надо?! – взревел я так внезапно, что заставил и себя, и человека отпрыгнуть в сторону.
– Ээ-э…
Мы молча пялились друг на друга, и если я и знал, что мне нужно от собеседника, то он, похоже, вообще не втыкал.
– Вы приходите несколько раз в неделю, просто убиваете нас и ничего не берете! Мы бессмертны!
– Мы приходим каждый день, за… за ***, – спокойно, даже слегка смутившись ответил парень, и добавил. – Мы вообще-то тоже бессмертны.
– Каждый день?
– Два дня назад ты сунул мне медяк, вчера даже разговаривать не стал, у тебя периодически сбоит?.. – с интересом пялился на меня человек.
Теперь я перестал его понимать. Это они так тренируются? Какой от этого толк, если у них нет ни оружия, ни обмундирования, как у нас. Да и глядя на их откровенное превосходство, это побоище даже для разминки не подойдет.
– Ты видел меня вчера?..
– Конечно, ты такой дикий был, я даже не сразу узнал. У вас походу уши увеличиваются в несколько раз, когда *** включается.
Я не мог вспомнить ничего. По его словам, вчера мне удалось уложить одного из них, с трех ударов. Я махал руками изображая мельницу настолько правдоподобно, что приложил парочку своих.
– Ты брешешь!
– Да ты че, на, – смотри!
Парень сделал пару уверенных шагов мне навстречу, после чего у лица пронеслась яркая вспышка.
– Эй, успокойся…
Перед глазами в воздухе повисло полупрозрачное полотно, практически во весь обзор, мелькающие картинки на котором быстро сменяли друг друга, практически не позволяя уловить смысл происходящего на них. Спустя пару секунд меня начало трясти и бывшее белоснежным полотно заволок красный туман. Я отшатнулся и, пытаясь привести себя в чувства, замотал головой, что было сил.
– Что за дрянь!!
Я орал во все горло, борясь с приступами дикого голода и жажды мести непонятно за что. Кровь в висках долбила настолько сильно, что я почувствовал, как уши начали содрогаться в такт.
– Эй, чувак успокойся! Ты же видел, да? Видел ***? – отчего-то радостно подпрыгивал человек.
Я почувствовал, как за плечо меня ухватила чья-то крепкая рука, и радостных хохот раздался прямо надо мной.
– Убью…
Я кинулся на парня первым. Секира осталась лежать на земле, так что ничего не мешало мне сразу задействовать когти. Я просто поднял руки и с хлопком сомкнул их у него на затылке, впиваясь поглубже. В этот же момент почувствовал кровяное тепло на пальцах.
– Ах ты дрянь!
Человек схватил меня за шею и ему, видимо, было плевать, что вместе со мной он снимет с себя скальп.
«Я понял, как с тобой нужно разговаривать… а пока отдохни!» – последнее, что я услышал перед тем, как моя голова повстречала частокол.
Очнулся я, как и всегда, посреди площади. Стараясь не смотреть вокруг сразу отправился к кормильне. В прошлый раз я настолько залюбовался Ырканом, что походу голову потерял… от любви!
Еще во время ночного разговора с тем парнем, на которого я зачем-то все равно бросился, я решил кое-что проверить… Не похож он на вруна, да и зачем ему так фантазировать. Тем более я сам убедился, что провалы в памяти у меня все же имеются. В нашу первую встречу я ни ери не помнил, как меня убили, в этот же раз я до сих пор чувствую кровь на руках. Я ощущал ту же ярость, неподконтрольную мне жажду, но полностью отдавал себе отчет о происходящем.
Как я мог забыть про наш прошлый, хоть и недолгий, разговор! Я в жизни не общался ни с кем, кроме соплеменников. У меня осталось столько вопросов! А теперь их стало еще больше!
Теперь я почти бежал, боясь зацепиться взглядом за что либо, что могло меня отвлечь.
– Тетя! – окрикнул я крупную женщину, которая хоть мне и не родная, с мамой была в хороших отношениях и похожа на нее, как сестра.
Тетя, как и многие женщины, и моя мать, работала кухаркой. И сейчас укладывала тарелки после завтрака на огромную тележку для транспортировки на мойку. Я мало с ней общался в последнее время. Она была намного крупнее меня и мой взгляд всегда упирался в ее заляпанный передник, до боли напоминающий мамин. Ее белые волосы сползли ниже плеч. Нос уже не казался таким мясистым как раньше, и с каждым годом провисал, скручиваясь под собственной тяжестью. Но запах не менялся. После маминой смерти она всегда была рядом, да и до нее тоже. А потом…
– Здравствуй, Сынок!
Приятный женский бас мигом наполнил меня теплом. Тут же я вспомнил недавнее счастливое наваждение на площади, оно было намного приятнее и сильнее, отчего сейчас показалось мне не настоящим.
– Когда умерла мать? – выпалил я, как поймал на себе ее стопроцентное внимание.
– О, милый, не думай об этом, она всегда с…
– Когда?! – уже настойчивее спросил я.
– На тысяча двадцать первой луне, – поправляя передник прошептала Тетя.
«Двадцать первой, двадцать первой…» Я побежал в храм, – единственное место во всей деревне, где висел лунный календарь. Влетев в приоткрытые двери на полном ходу, я чуть не обрек себя на вечные страдания и пожизненную чистку отстойников. А именно это бы мне грозило, сбей я жреца за молитвой.