Мобберы
Шрифт:
Позади затиликали беспечные ноты кадрили.
– Танцуем, господа, танцуем! – воскликнула Варвара Ивановна. – Дмитрий Владимирович, не отставайте!
Веневитинов отошёл от окна. К дьяволу сплин! Сегодня нужно расслабиться. Как знать, может, это последний его бал в Петербурге. Интересно, в Персии танцуют кадриль?
Он направил стопы к миловидной брюнетке, о которой говорила Ланская, и промолвил по-французски:
– Позвольте ангажировать вас на танец, мадемуазель.
Брюнетка засветилась так, что огонь в расставленных кругом зала канделябрах померк и опал. Веневитинов повёл свою партнёршу на середину и стал выплясывать с ней кадриль с тою удалью, благодаря
Проводив её после кадрили на место, он отошёл к столику выпить лимонаду.
– Вы ещё вернётесь? – спросила она, жеманно сложив губки бантиком.
– Ради вас – всегда.
В гортани пересохло, он выпил два фужера и снова отошёл к окну, откуда потягивало холодком. Двор уже подёрнулся вечерней полутьмою, и в этой полутьме Веневитинов разглядел зачернённый абрис человека в плаще с капюшоном. Обходя разливы талой воды, человек приближался к дому. У входа он надвинул капюшон так, чтобы тот скрыл лицо до самых ноздрей, дёрнул колокольчик и что-то подал вышедшему слуге. Потом повернул голову к окну. Из-под капюшона он едва ли мог что-либо видеть впереди себя, но Веневитинов отстранился и укрылся за портьерой.
Вошёл слуга и протянул ему бумажный ромбик, сказав, что господин во дворе просит его выйти. На ромбике, в геральдическом окаймлении, были нарисованы роза и крест и стояли четыре слова: «Crux Christi Corona Christianorum».
Веневитинов как был, распаренный после танцев, без верхней одежды, выскочил из дому. На улице мороз вкупе с промозглой весенней сыростью обернули его заиндевелой простынёй, и он сразу продрог с головы до пят. Человек в плаще поманил его крючковатым пальцем. Веневитинов пошёл за ним. В глубине двора человек остановился, встал спиною к светившимся окнам и сбросил капюшон.
– Бельт? – Веневитинов сделал шаг назад. – Как вы… Что за балаган?
– Я знал, что вы поддадитесь на эту уловку, – удовлетворённо произнёс человек. – Девиз золотых розенкрейцеров действует безотказно… Да-да, мой друг, я осведомлён о ваших связях с этой шатией. И не я один.
– Кто же ещё? – спросил, подавив волнение, Веневитинов. – Его сиятельство граф Ламбер? Он уже намекал мне, что судебной палате известны все мои проступки. Но вам не запугать меня, Бельт. С тех пор как я заметил, что вы всюду шныряете за мной, ваши происки перестали быть для меня опасными. По-настоящему опасен только тот враг, о котором не ведаешь.
– Вот как? – Бельт спрятал озябшие руки под плащ. – Вы переоцениваете себя, мсье. Ваша самоуверенность губительна. Знайте, что против вас и ваших соумышленников выступает не только Ламбер. Вы замахнулись на святое, Веневитинов, на имперские устои, и теперь вам придётся туго. Однако вы ещё можете возвратить всё на круги своя и получить прощение.
– Каким же образом?
– Что вам доверила Волконская? Не отвёртывайтесь! Нам известно, что в Москве вы имели с ней секретную беседу и она вам передала… Что передала?
– Спросите у генерала Потапова. Он трое суток продержал меня в узилище с мокрицами и задал столько вопросов, сколько не задавал своему воспитаннику ни один учитель арифметики.
– Не зарывайтесь! – пригрозил человек в плаще. – Вы вступили в сражение с такими силами, что за вашу жизнь никто не даст и полушки. Зачем вам по доброй воле класть голову на плаху? Покиньте это ристалище, оно не для вас. Вы поэт, философ… Вы можете сделать карьеру дипломата. Вам уже говорили о возможном повышении по службе? Вы только поступили в департамент, а уже замечены. Люди, на которых вы подъемлете руку, всемогущи. Они в состоянии устроить вас наилучшим образом. Или растерзать… Выбирайте!
– Я уже выбрал, – проговорил Веневитинов, сцепив зубы, чтобы дрожание от стыни не было принято за дрожание от страха.
Бельт усмехнулся. Два окна лежали на его плечах, как эполеты. За рамами Веневитинов видел веселящихся гостей, слуг, разносящих питьё на подносах, всплески свечных огоньков…
– Если вас сейчас убить, этого никто не заметит, – сказал Бельт чужим, медиумическим голосом.
– Попробуйте.
Веневитинов не страшился назревавшей стычки. Физические упражнения закалили его тело, а Бельт был сложён не столь могутно, чтобы можно было говорить о решающем перевесе.
– Желаете на кулачках или на эспадронах?
В глазах у подзуживаемого Бельта зажглись рубиновые светлячки.
– Ещё раз спрашиваю: вы будете повиноваться? – Он приблизил лицо с вившейся вдоль щёк белокурой шевелюрой к лицу Веневитинова. – Вы же не розенкрейцер, вам чужды воззрения этих еретиков, ввергших свои души в геенну. Неужели вас не пугает преисподняя?
Веневитинов замёрзшими пальцами подёргал свою эспаньолку.
– Я не еретик, я смутьян. И ради достижения успеха пойду на сговор даже с Вельзевулом. А успех в моём понимании – очищение России от кикимор, подобных вам, графу Ламберу и вашему венценосному покровителю. Что до моей загубленной души, то не я, а вы – сродник бесов. Вам и гореть в аду!
– Безумец! – Бельт взмахнул полами плаща, как ворон крылами, и пырнул своего визави отточенным стилетом.
Веневитинов ждал нападения и отбил выпад пястью (фехтовальщик остаётся фехтовальщиком даже без рапиры). Стилет вылетел из руки Бельта и воткнулся в слюдяную шелуху ещё державшегося под стеною наста. Бельт оступился, упал на одно колено. Веневитинов скрестил руки на груди, приняв позу Наполеона.
– Довольны? Если нет, я пришлю вам завтра секундантов.
Бельт поднялся, с него капала вода. Он оправил складки плаща и зачем-то отстегнул агатовую запонку. Веневитинов не успел сообразить, как получил удар, едва ослабленный скрещёнными руками. Какой-то шип царапнул его между костяшками пальцев на правой кисти. Выпустив эту парфянскую стрелу, Бельт кинулся со двора наутёк и сделал это вовремя. Раскрылась дверь, от порога послышался голос Хомякова:
– Дмитрий! Ты где?
Веневитинов стёр снегом капельку крови, выступившую из оставленной шипом ранки, и поднял стилет. Он едва успел спрятать оружие в рукав. Подбежавший Хомяков набросил на его плечи шинель.
– С кем ты тут? Ты весь заледенел! Варвара тебя ищет.
– Скажи… Скажи, что я не приду больше. – Веневитинов еле проговаривал слова, его колотило.
– Да что с тобой сделалось?
– Ничего, Алексей… Утомился. Давно столько не танцевал. Иди обратно, а я к себе, отдохну чуток.