Моби Дик, или Белый Кит
Шрифт:
Тем временем «Пекод» настолько приблизился к незнакомому судну, что Стабб начал уже божиться, будто узнаёт рукоятку своей фленшерной лопаты, застрявшей в петлях линя, который намотался у одного из китов вокруг хвоста.
– Вот это парень, я понимаю! – заразительно хохотал он, стоя на носу «Пекода». – Настоящий шакал, а? Я и без того знал, что эти лягушатники-французы никуда не годятся на промысле; они готовы иной раз спустить вельботы при виде буруна, вообразив, что это фонтан кашалота; а иной раз они выходят из гавани, набив трюмы ящиками сальных свечей и щипцами, чтобы снимать с них нагар, – ведь они и сами соображают, что всего масла, которое они добудут, едва хватит, чтоб обмакнуть фитилёк в капитанском светильнике; да, да, это нам всем и без того известно; но вот поглядите
К этому времени слабый ветерок совсем стих, и наступил полный штиль; так что «Пекод» наш волей-неволей остановился, уловленный в сети гнилого духа, отложив всякую надежду избавиться от него до той поры, пока вновь не подымется ветер. Стабб вышел из каюты, подозвал к себе команду своего вельбота и отвалил на нём в сторону чужого судна. Огибая его нос, он обратил внимание на то, что в соответствии с изысканным французским вкусом резной конец форштевня имеет у него сходство с огромным склонённым стеблем: выкрашенный зелёной краской и утыканный на манер шипов медными остриями, он оканчивался яйцеобразным утолщением правильной формы и ярко-красного цвета. А под ним на борту крупными золотыми буквами было написано: «Bouton de Rose», то есть «Розовый Бутон»; таково было поэтическое имя этого благоуханного корабля.
Хотя Стабб и не понял, что значит «bouton», слово «rose» вкупе с красноречивым видом носового украшения в достаточной мере доступно объяснили ему, о чём тут идёт речь.
– Ах, вот как! – воскликнул он, не отнимая ладони от ноздрей. – Деревянная розочка, а? Неплохо придумано. И до чего же сильный у неё аромат, клянусь потрохами!
Для того чтобы завязать разговор с теми, кто находился на палубе, он должен был, обогнув нос, подойти с правого борта к вспученному киту и вести переговоры прямо через него.
И вот, заняв нужную позицию и по-прежнему зажимая себе нос, он заорал:
– Эй, на «Бутон-де-Роз»! Есть кто-нибудь из вас, бутончиков, кто говорит по-английски?
– Есть, – отозвался кто-то с акцентом, обличающим уроженца острова Гернси; впоследствии оказалось, что это старший помощник капитана.
– Ну, тогда скажи мне, Бутончик-де-Роз, не видели ли вы Белого Кита?
– Какого кита?
– Белого Кита – кашалота Моби Дика; не видели вы его?
– Никогда и не слышали о таком ките. Cachalot Blanche! Белый Кит – нет.
– Что ж, отлично, тогда до свидания. Я сейчас опять к вам подойду.
И поспешно отрулив обратно к «Пекоду», где в ожидании его доклада, перегнувшись через планшир, стоял на шканцах Ахав, Стабб сложил ладони рупором и прокричал: «Нет, сэр! Нет!» Ахав тут же удалился, а Стабб вновь повернул к французу.
Теперь он увидел, что моряк с острова Гернси вышел на руслень за борт и работал фленшерной лопатой, подвязав у себя под носом нечто вроде мешка.
– Что это у тебя с носом? – поинтересовался Стабб. – Сломан?
– Уж лучше бы он и впрямь был сломан или совсем бы у меня его не было, что ли! – ответил тот; ему, видно, не слишком по вкусу была работа, которую он делал. – А ты-то за свой почему держишься?
– Да так просто! Он у меня приставной, его нужно поддерживать. Хороший денёк, а? Воздух – прямо как в цветнике, верно? Не бросишь ли нам букетик подушистее, Бутон-де-Роз?
– Какого чёрта вам здесь нужно? – заревел человек с Гернси, вдруг приходя в ярость.
– Ого! Не горячись, брат, поменьше жару. Холод – вот что вам сейчас бы пригодилось. И почему только вы не обкладываете этих китов льдом на время работы? Но шутки в сторону, однако; известно ли тебе, бутончик, что пытаться выжать из таких китов хоть каплю жира – напрасный труд? Вот в этом тощем со всей туши и напёрстка не наберётся.
– Я и сам это отлично знаю; да вот капитан, понимаешь, не верит мне; он у нас первый раз в плавании; до этого он был фабрикантом туалетной воды. Но поднимись на борт, может, он хоть не меня, так тебя послушает, и тогда я избавлюсь от этой грязной работки.
– Чтобы угодить вам, милейший и любезный друг, я готов на всё, – отозвался Стабб и без промедления поднялся на палубу. Здесь ему открылось престранное зрелище. Матросы в шерстяных вязаных колпаках, красного цвета и с кисточками, возились у больших талей, подготавливая их к подъёму китов. Однако работали они весьма медленно и при этом весьма быстро разговаривали, и видно было, что настроены они отнюдь не весело. Носы у всех были задраны кверху, точно десятки маленьких бушпритов. То и дело они по двое бросали работу и карабкались на верхушку мачты хлебнуть свежего воздуха. Иные, опасаясь подхватить какую-нибудь заразу, макали в дёготь паклю и каждую минуту подносили её к носу. Другие, обломав свои трубки почти по самые головки, всё время отчаянно дымили табаком, непрерывно наполняя дымом ноздри.
Стабба поразил целый водопад возгласов и проклятий, извергавшийся из кормовой рубки, а взглянув в том направлении, он увидел в приоткрытой двери чью-то красную возмущённую физиономию. Она принадлежала корабельному врачу, который после тщетных попыток протестовать против подобного занятия, негодуя, удалился в кормовую рубку («кабинет», как она у него называлась), чтобы избегнуть заразы, но всё-таки не мог удержаться и даже оттуда продолжал выкрикивать увещевания и проклятия.
Заметив про себя всё это, Стабб сообразил, что так-то оно ему только на руку, и, обратившись к старшему помощнику с Гернси, повёл с ним осторожный разговор, в ходе которого тот признался ему в своей ненависти к капитану, надутому невежде, который заварил для них всех эту неаппетитную и неприбыльную кашу. Умело направив разговор, Стабб выяснил затем, что уроженец Гернси и не подозревает ни о какой амбре. Вот почему и сам он даже не заикнулся об этом, хотя во всём остальном был с ним откровенен и дружелюбен, так что вдвоём они быстро состряпали небольшой план, как им провести и осмеять капитана, чтобы тому и в голову не пришло усомниться в их искренности. По их замыслу старший помощник мог, исправляя якобы должность переводчика при Стаббе, убеждать капитана в чём ему вздумается; а что до Стабба, так он должен был просто нести любой вздор, какой бы ни пришёлся ему на язык во время предстоящих переговоров.
К этому времени и сама уготовленная им жертва появилась на палубе. Это был небольшой смуглый человечек, с виду довольно тщедушный для морского волка, но с огромными усами и бакенбардами; на нём была красная бархатная куртка, а сбоку на цепочке часы с брелоками. Помощник церемонно представил Стабба этому джентльмену и сразу же стал делать вид, будто переводит.
– Что я должен ему сказать для начала? – спросил он.
– Ну что же, – проговорил Стабб, разглядывая бархатную куртку, часы и брелоки, – для начала ты можешь сказать ему, что, на мой взгляд, он выглядит сущим младенцем, хотя не мне, конечно, судить.
– Он говорит, месье, – пояснил помощник по-французски, обращаясь к своему капитану, – что не далее как вчера его корабль встретил судно, где капитан и старший помощник вместе с шестью матросами отправились на тот свет от лихорадки, которую они подхватили от вспученного кита, подобранного и ошвартованного ими.
Услышав такие речи, капитан вздрогнул и пожелал выслушать всё в подробностях.
– Что ещё? – спросил уроженец Гернси у Стабба.
– Да раз уже он так мирно это всё выслушивает, скажи ему, что теперь, когда я получше разглядел его, я совершенно убеждён, что он с таким же успехом может командовать китобойцем, как и мартышка из Сант-Яго. Передай ему от меня, что он просто обезьяна.