Мода на умных жен
Шрифт:
– Какое замечательное слово! – восхитилась Алена. – Вот об этом подробнее расскажите, пожалуйста. Я раньше слышала, будто главное – холст найти того времени, к которому будет относиться подделываемая картина, ну и как-то внешне ее состарить: покоробить, лак сделать тусклым и трещинами покрыть, чтобы не сиял и не сверкал…
– Да-да, – кивнула Майя. – Картину подвергают совершенно варварскому чередованию охлаждения и нагревания: то держат над плитой, то выставляют на холод. Этот метод в обиходе называется так же варварски: «балкон – тепло – балкон». После такой обработки краски и лак картины темнеют. Кракелюры, то есть трещинки на холсте, появляются после того, как готовое полотно сворачивают трубочкой или, наоборот, растягивают и проводят обратной стороной по грубому краю стола. Люди, искушенные в подделках, затем покрывают фальшаки специальным лаком с люминофором, чтобы лак светился во время просвечивания ультрафиолетом. Смысл в том, что старые лаки в ультрафиолетовом излучении светятся, а современные – нет. Но на самом деле, я уверена, нет ни одной подделки, которую невозможно разгадать. Если всерьез задаться такой целью, конечно. Вот вы говорили – старый холст…
Алена кивнула, улыбаясь во весь рот, до того ей было приятно смотреть на оживленную, ожившую Майю, а уж слушать-то ее…
«Может, мне злополучную девицу из нового романа сделать реставратором? – мелькнула у нашей писательницы конструктивная мысль. – Этаким совершенно гениальным реставратором-экспертом. И, к примеру, потенциальный жених будет стремиться ее прикончить, так как только она может разгадать, что он подделал… Что? Картину Васнецова «Ковер-самолет»? Нет, что-то нужно придумать…»
– Да, старый холст. Но как его раздобыть? – сказала Алена. – Я читала, будто нужно купить картину того времени, в котором жил художник, чью работу он собирается подделать…
– «Он»? – изумилась Майя. – Кто «он»?
«Потенциальный жених!» – чуть не брякнула Алена, да вовремя одумалась:
– Поддельщик, конечно. Злодейский обманщик. Фальшивокартинник, или как их там называют…
– Вообще-то практически любая картина, перешедшая столетний рубеж, уже считается большей или меньшей ценностью, так что неизвестно, следует ли идти на такие жертвы ради подделки сомнительного качества, – усмехнулась Майя. – Но предположим, он раздобыл нелепейшую мазню, которую не жаль соскрести ножом и выбросить. И сделал это. И теперь собирается на очищенном холсте представить публике подделку… Чью? Какого художника?
– Да вон хоть Шишкина! – предположила Алена. – Или Васнецова. Вон того. – И она махнула рукой на «Ковер-самолет».
Майя посмотрела на нее так странно… Она смотрела и молчала. И живость, румянец, свет постепенно покидали ее лицо. Погасли глаза. Перед Аленой опять стояла больная, бледная, измученная и… чем-то очень испуганная женщина.
– Извините, – проговорила Майя сдавленно, – я как-то… я совершенно забыла, что меня ждет директор. Заговорилась с вами, и… Извините.
– Нет, это вы меня извините, – пробормотала изумленная Алена. – Я в вас тут вцепилась, заговорила вас…
«Да что случилось-то?!» – едва не выкрикнула она вслух. Но удержалась-таки – честное слово, с трудом!
Майя слабо, одними губами, улыбнулась и, резко повернувшись, пошла к двери. И тут раздалась музыка.
Алена мигом насторожилась. Это была мелодия танго, аргентинского танго – совершенно уникальная по красоте мелодия Пьяцоллы из его музыки к фильму «Танго… Гардель в изгнании». Она была хорошо аранжирована, хорошо исполнялась, однако одна и та же тема вступления, тот же томительный бандонеон, сопровождаемый искусным свистом, отзвучав, заиграл снова и снова… и до Алены наконец дошло, что это звучит сигнал сотового телефона. Конечно, на электронно-бездушные перекаты обычных мобильных мелодий это мало походило, и все же… точно, мобильник! Кто тот злодей и нарушитель правил, который не выключил телефон в музее? Это, слава Господу нашему Иисусу Христу, не Алена: ее телефон звонит совершенно электронно, да еще прищелкивает. У него очень будоражащая музыкальная композиция, но не танго, нет, не танго – при всей своей любви к танго Алена сочла бы сущим кощунством сделать его мелодией мобильника! Тогда, получается, звон раздается из простенькой черной сумки Майи? Почему же она подозрительно, сердито таращится на Алену? И не она одна, кстати! Вот прибежала из другого зала хранительница, поджала и без того тонкие, бледные губы, вонзила в Алену тощий указующий перст:
– У нас строгие правила! Вы должны были прочесть внизу объявление: сотовыми телефонами в музее пользоваться нельзя, их необходимо выключить!
Алена демонстративно расстегнула сумку и достала свою любименькую «Nokia», дисплей которой был непроглядно темен, поскольку находился в состоянии глубокого покоя, и сообщила:
– Прошу прощения, мой телефон не выключен, конечно, но и не звонит.
Хранительница недоверчиво посмотрела на Алену, на ее телефон, потом растерянно повернулась к Майе:
– Майя Алексеевна, извините, но это, кажется, у вас…
– Да нет, не может быть, – пробормотала Майя. – Это не мой звонок…
И вдруг, ахнув, принялась торопливо расстегивать, просто-таки рвать застежку своей сумки. Кое-как справившись с ней, выхватила мобильник, совсем простенькую «Motorola»… Ну да, дисплей сияет, бандонеон звучит на полную катушку!
– Но это не… – растерянно пробормотала Майя. – Это не…
– Это не ваш телефон, да, Майя Алексеевна? – воскликнула хранительница и почему-то снова с тем же обвиняющим выражением уставилась на Алену, как будто подозревала, будто именно она подбросила Майе в сумку нагло поющий аппарат.
– Телефон-то мой, да мелодия у меня всегда была другая! – с непомерным изумлением воскликнула Майя, вертя в руках мобильник столь растерянно, словно видела его в первый раз в жизни. – Не пойму, я ничего не пойму… Настройка поменялась, что ли? Разве так бывает, чтоб само собой?
– Всякое бывает, я думаю, – пожала плечами Алена. – Ничего страшного, очень красивая мелодия. Это Пьяцолла все-таки, не какой-нибудь там «Черный бумер». Да вы возьмите трубку, кто-то же вам звонит!
– Да, правда! – Майя снова посмотрела на дисплей: – Номер не определился, странно… – Но все же нажала на кнопку приема: – Алло! – И тотчас опустила трубку: – Опоздала, там уже отключились.
И сразу вздрогнула – так резко зазвонил телефон в ее руках снова. Но звучала уже не мелодия Пьяцоллы, а совершенно другая мелодия: обычный, простенький, «отстойный» «Турецкий марш». Алена думала, его уже ни в одном мобильнике не услышишь, однако, оказывается, жив, курилка!
– Алло! – нервно крикнула Майя. – Кто это? – И тут же заговорила совсем другим тоном, радостно-удивленным: – Ой, Алеша, здравствуйте, как я рада вас слышать!
Теперь вздрогнула наша писательница. Хотя с чего бы? Алеш, то есть Алексеев, на свете превеликое множество, совершенно незачем ей так напрягаться…
– Да, меня уже выписали из больницы, слава Богу. Ужасно надоело болеть! – радостно журчала Майя. – Домой звонили? А я в музее… К сожалению, работать мне еще нельзя, я так просто зашла, потянуло… Ну, вы понимаете. Да, вы правы, хожу по залам, смотрю любимые картины. А как вы, Алеша? Как Галочка, Ваня? Я вам вчера вечером звонила, но дома никого не было. Поздравить вас хотела. Алеша, вы чудесный человек, и дай вам Бог всего самого счастливого в жизни, встреч счастливых, надежд… чтобы дети радовали… ну, словом, чтобы все-все было замечательно, без болей и болезней. Да? Хорошо, созвонимся вечером. До свиданья, Алеша, привет ребятишкам, ладно?