Мода на умных жен
Шрифт:
– Садитесь, поехали. – Шофер открыл заднюю дверцу, и Алена села на серый новый велюр.
Тронулись.
Алена, скрывая улыбку, посмотрела на черный берет с хвостиком, обтянувший голову водителя. Такие береты раньше носили художники и фотографы, а потом позатолкали их в сундуки или повыбрасывали на свалку. Аленин знакомый, художник Леший, иногда носит такой протертый до дыр берет в своей мастерской зимой, когда начинает зябнуть. Ох и бабник этот Леший, что-то страшное! Ни одной юбки мимо не пропустит. Разумеется, он не единожды подкатывался и к Алене, но у нее было такое ощущение, что постель с Лешим будет чем-то вроде инцеста – слишком давно она его знала и слишком дорожила его дружбой.
Внезапно «Опель», медлительно выруливавший от обочины, снова вильнул туда. Дверца рядом с Аленой распахнулась, какой-то человек проворно сел – буквально прыгнул! – на сиденье, резко отодвинув ее в другой угол.
– Что?! – крикнула Алена и осеклась, когда незнакомец обернулся к ней.
Эту физиономию ей бы век не видеть, но вот сподобилась. И немедленно узнала и черные жуликоватые глаза, и щеточку усов под разбойничьим носом.
Ашот, Боже мой… Ашот, шофер Анжелкиной маршрутки! А этот-то, в берете… И его мрачные глаза, и его недобрые черты тоже знакомы Алене. Павел, шофер Льва Ивановича Муравьева – или его несостоявшийся заместитель, как угодно.
– Ну, чо? – ласково спросил Ашот. – Задрожала? Еще и не так задрожишь!
– Вы рехнулись? – высокомерно (кто бы знал, чего стоило ей сейчас это высокомерие!) произнесла Алена. – Что вы себе…
Ашот замахнулся. Лицо его из ласково-глуповатого, сияющего торжествующей улыбкой, внезапно стало таким, что Алена даже зажмурилась и отшатнулась от него.
– Вот именно, лучше молчи и не пялься на меня, а то прибью!
Алена сидела, не открывая глаз. В горле было сухо. Не просто сухо, а словно бы теркой там драло, и она часто, мучительно сглатывала. И этим была занята всецело – ни одной мысли в голове, ни одного реального ощущения, даже страха она не чувствовала, только режущую боль в горле.
Автомобиль мчался. Куда? Она не решалась посмотреть, вернее, не решалась увидеть. Почему-то казалось, что летят они, не касаясь земли, прямиком в преисподнюю. Потом вдруг мелькнула мысль, что надо бы наблюдать, куда ее везут, запоминать дорогу… И еще одна мысль возникла, такая медленно-вопросительная: а понадобится ли ей это? Будет ей шанс вернуться?
И она немедленно открыла глаза, и голос откуда-то взялся:
– Куда вы меня везете? Что вы хотите?
– А ну, молчи, сука! – снова замахнулся Ашот, а Алена снова зажмурилась.
– Да ладно, пусть повякает, – донесся голос Павла. – Пусть поплачет. Недолго осталось.
Недолго осталось? Недолго оста…
– Вы с ума сошли, – сказал третий голос, ранее Алене незнакомый. Через несколько тягучих мгновений она поняла, что это ее голос. Или в ушах звенит так, что она сама себя почти не слышит. Или она разучилась говорить по-человечески?
– Да это ты с ума сошла! Если думала, что мы тебя не достанем за все, что ты с нами сделала! – крикнул Ашот.
– Я… с вами… что… – Она недоуменно открыла глаза.
– А ты не знаешь? – рявкнул Павел. – Неужели не знаешь? Ну так знай: меня Муравьев выгнал с треском, сказал, что я его позорю, а значит, мне рядом с ним, таким святым и чистеньким, не место. А заодно и Ашота из парка поперли. Тебе большое спасибо за это, только тебе, никому другому. Ты Муравьева настропалила!
– Я никому ничего… – пробормотала Алена. – Честное слово!
– Никому, никому! – злобно передразнил Павел. – А откуда он тогда узнал, что я себя за Селиванова выдавал?
– Догадался, наверное, – с трудом выговорила Алена. – Все ведь было понятно в той ситуации, а Муравьев далеко не дурак.
– Он не дурак, зато ты дура! – ухмыльнулся Павел. – Теперь до конца жизни только про одно и думать будешь: какая ты дура. Но не горюй, думать недолго придется.
– Нет, вы серьезно? – спросила Алена, чувствуя, как губы ее растягиваются в совершенно бессмысленную ухмылку.
– Главное дело, объявление ей мое не понравилось! – взревел Ашот. – Из-за какой-то бумажки жизнь людям испортить? Из-за каких-то ишаков?
– Ослов, – прошептала Алена.
– Да какая разница? – внезапно успокоившись, спросил Ашот почти миролюбиво. – Тебе не все равно, ослов или ишаков? Это одно и то же, что ты к каждому слову цепляешься?
– Хватит трепаться, – зло полуобернулся Павел, – приехали. Придержи ее там, я гараж открою.
И он выбрался из машины.
Ашот сцапал Аленины руки своими жесткими лапищами и с жуткой задушевностью вдруг сказал:
– А может, если попросишь, мы тебя оттрахаем напоследок. Хочешь – по отдельности, хочешь – за компанию. Хоть порадуешься…
Алена покачала головой, отвела глаза. Ей было видно, как Павел возится около тяжелой двери какого-то гаража.
Куда они приехали?
Зачем?..
Она не замечала дороги, не запомнила, куда привезли, сколько ехали. Может быть, не запомнила своего последнего пути.
– Слюшай, хочешь девышку, а? – хохотнул Ашот, заговорив с явным акцентом и обращаясь к водителю. – Очень сильно просила.
– Да плюнь ты на нее, – буркнул Павел, садясь за руль. – Больно надо, заразит еще напоследок!
Ашот захохотал:
– Или откусит, от нее всего можно ждать! Ладно, пускай помрет нетраханой.
– Нет, вы что? – снова раздался тот же голос, в котором Алена с трудом узнала свой собственный. – Вы не можете… – И вдруг что-то прорезалось в голове: – Мой друг видел, как я села в вашу машину!
Иван… Видел ли Иван? Она не могла вспомнить. Нет, кажется, он ушел уже далеко, когда ей удалось поймать машину… вернее, когда поймали ее.
– Твой друг? – хмыкнул Ашот. – Не свисти! Он как чесанул, как и не было, и забыл про тебя!
– Да хоть бы он и видел что, – спокойно сказал Павел, осторожно въезжая в гараж. – Да хоть бы он даже и в книжечку себе номер записал! «Опелек»-то в угоне, чей он, хрен его знает. А главное, мы сейчас как поставим его в гаражик, так и придем… ну, может, в марте, а может, в апреле. Гаражик тоже ничейный, мужик, хозяин его, свою таратайку продал, в гараж и не ходит никогда. Так что спи спокойно, подруга. Никто не побеспокоит!