Мода на умных жен
Шрифт:
– Вы, барышня, математике обучались в гимназии?
– А как же, – говорю, – без нее?
– То есть слово «формула» – для вас звук не пустой?
– Нет, не пустой, – отвечаю.
– А осознаете ли вы, что своим сочетанием рун вы сегодня пытались представить нашему мэтру некую магическую формулу взлета и движения ковра?
– Ну да, – пробормотала я, – что-то вроде того.
– А вы в самом деле верите, будто сие возможно в действительности, или все же ваша уверенность распространяется лишь на сказочные пространства, кои этому ковру предстоит преодолеть?
– Вы желаете узнать, верю ли я в то, что предметы, вроде бы к полету не приспособленные, способны перемещаться по воздуху? А как насчет воздушных шаров?
– Они всего лишь надуваются воздухом и летят по воле ветра, не в силах выбрать реального направления. А как насчет самодвижущихся в воздушном пространстве предметов? Вы способны в такое поверить?
– Видите ли, господин Вистоплясов, – ответила я, – я ведь из Нижнего Новгорода. А там еще живы два-три старика, которые помнят времена Наполеонова нашествия, а значит, лодку-самолетку.
– Это еще что такое? – воскликнул он изумленно.
– А вот что. Накануне Отечественной войны у губернатора Москвы Ростопчина появился некий человек по имени Франц Леппих. Некогда он жил во Франции, но бежал от Наполеона, которого ненавидел за презрение к своим проектам создания эскадрильи воздушных шаров, и явился к русским, чтобы предложить им проект необыкновенного летательного аппарата, с помощью которого они смогут победить французов играючи. Это должна быть самолетающая ладья. Да, она была прицеплена к воздушному шару, однако движением крыльев его можно было направлять во всякую сторону. Роскошный помещичий дом в селе Воронцове был превращен в мастерские. Перед окнами висела раззолоченная гондола и расписные крылья. Летательная машина могла поднять до сорока человек и ящики с разрывными снарядами… Эту летательную машину, это чудо человеческого гения, называли «лодка-самолетка». Но ее не успели достроить. Русская армия ушла из Москвы, и лодку из села Воронцова увезли в Нижний. Французские шпионы шли на все, чтобы уничтожить ее, и вот однажды капитан Аргамаков и капитан Дружинин смогли заставить ее взлететь и двинуться в неизвестном направлении. Никто больше ничего не слышал ни о ней, ни об этих храбрецах. Но то, что летающая ладья существовала, правда, чистая правда! Летучий корабль – такой же насельник сказок, как и ковер-самолет. Если летал корабль – почему не летать ковру?
– Я никогда не слышал об этом, – недоверчиво пробормотал Вистоплясов. – Никогда! А он?
– Кто? Наш мэтр? – переспросила я. – Сие мне неведомо. Конечно, он человек прогрессивный, однако душа его так устремлена к Господу, что он, пожалуй, счел бы мои рассказы дьявольским наваждением.
Вистоплясов встрепенулся.
– А это не так? – спросил он со странной интонацией.
– Я вам правду рассказываю, сударь! – обиделась я.
– Ну а еще одному человеку то же самое сможете рассказать? – спросил Вистоплясов живо. – Собственно, и прежде я имел в виду именно его, когда размышлял, слышал ли он об этом чуде.
– Кто же он?
– Мой друг и наставник.
– Наставник? – поразилась я. – А как же…
– Он мой друг и наставник! – твердо повторил Вистоплясов. – Необыкновенный человек! Никого, подобного ему, вы в жизни не видели и видеть не могли.
– Кто же он, как его зовут?
– Николай Кибальчич.
Так я впервые услышала это имя».
Нижний Новгород, наши дни
На самом деле все оказалось не так страшно, как можно было ожидать. Две двери первого этажа – такие пугающие, металлические, покрашенные жуткой, словно бы выцветше-кровавой краской двери, из-за которых, чудилось, исходит запах формалина и еще чего-то непередаваемо гнилостного, – оказались закрыты. Стараясь не глядеть по сторонам, Алена взбежала по узкой лесенке на второй этаж и вошла в длинный невзрачный коридор с дощатым, давно не крашенным полом. Двери по обеим сторонам коридора были облупленные, деревянные, кругом царил совершенно совковый неуют, болтались какие-то выцветшие плакатики на стенках, замшелые открытки: с Новым годом, 8-м Марта, Днем защитника отечества, тут же доживала свой век общипанная, пожелтелая традесканция… Пахло здесь, кстати, отнюдь не формалином, а… разогретыми щами.
Откуда-то вышел толстый серый кот, полосатый, как тельняшка, гладкий и сытый настолько, что еле лапами шевелил. Неужели со щей так отъелся? Взглянул на Алену задумчиво и плюхнулся на бок. Смотрел теперь требовательно, нагло – похоже, ждал, что она немедленно присядет на корточки и начнет чесать ему под шейкой, он уже и голову начал закидывать ждуще… Но Алена только легонько пощекотала его наглое пузо носком туфли. Был бы пес, она бы своего не упустила: она обожала собак, и это была, без преувеличения сказать, взаимная необъяснимая любовь. А кошки оставляли ее практически равнодушной.
Полосатый, видимо, это моментально просек, а потому собрался с силами, поднял раскормленное тельце с полу и с обиженным видом куда-то отбыл.
Из той комнаты, где он скрылся, в коридор выглянула худенькая женщина в белом халате, тихо ойкнула, увидев Алену и спросила:
– Вы к кому?
– Мне бы Калугина повидать, – робко сказала Алена.
– Наверное, Калужанина?
– Ой, да, извините.
– Да ничего, он все равно об этом не узнает, – усмехнулась женщина. – А впрочем, его фамилию все всегда путают, он привык. Вы родственница?
– Нет, я… я его совершенно не знаю, – почему-то испугалась Алена. – А что с ним такое?
– Да ничего с ним. – Теперь женщина откровенно хихикнула. – Я думала, вы родственница кого-нибудь оттуда… – И она ткнула указующим перстом вниз так, как обычно указывают вверх, в небеса, в миры иные.
– Господи помилуй, – пробормотала Алена, поняв, что имеется в виду. – Нет, я… по другому вопросу. Так можно Калужанина увидеть?
– Как бы он не был уже на вскрытии, – задумчиво сказала женщина, пристально рассматривая знаменитые серьги писательницы в виде морских звезд. – Хотя нет, полчасика у него еще есть. Никто не знает, где Николай Дмитриевич? – внезапно закричала она как-то очень громко, и тотчас за спиной Алены раздался негромкий, чуточку ворчливый мужской голос:
– Тихо, тихо, Таня, я здесь!
Алена обернулась и сначала никого не увидела перед собой, а потом поглядела чуть ниже и обнаружила не кого иного, как любителя чтения, соседа Алексея Стахеева.
Ну да, ну да, он же говорил, что гистолог!
Сейчас, в белом халате, он казался еще меньше, еще старше, лицо его было очень сильно изборождено морщинами. Ну сущий мудрый гном! Или они были не слишком-то мудрые, а скорее хитрые?
– К вам пришли, Николай Дмитриевич! – важно доложила женщина, бросила еще один взгляд на Аленины серьги и скрылась в своей комнате. Откуда немедленно донеслось такое громкое, можно сказать, оглушительное кошачье мурлыканье, что можно было сразу догадаться, чем она там теперь занимается. Чешет шейку толстому котяре, вот чем!